Непонятный, сбитый стиль, мизантропия и вообще - я просто опять дрочу на Инугами. Хагуро|Инугами, об отношениях и друг друге.
Для него это были просто котята. Для него это были просто котята. Слабые, слепые, с тонкими и ломкими костями – просто чуть сильнее сжать кулак. Для него все были слишком слабы, чтобы заинтересовать. Он собрал целую банду сильнейших подростков этого города, но так и не был удовлетворен. Для него они так и были слабаками. И это бы невообразимо скучно. Для него они были просто омерзительны. Мелочны, жалки и мстительны. Даже в мире животных нельзя была найти более подлых, более мерзких существ, чем люди. Они копошатся в своём дерьме, убивают друг друга, насилуют и не знают понятия чести и гордости. Просто ничтожества, бесцельно прижигающие свои жизни. Слабаки, неспособные самостоятельно мыслить. Стадо овец. Безмозглое стадо овец со своими пастухами – правителями, мафией, начальниками. А потом появился он. Он – настоящий монстр. Тот, кто оказался сильнее него. Тот, с кем бы он точно не согласился остаться в темной комнате. Тот, от кого по коже бежали мурашки. От одного только ощущения присутствия волосы вставали дыбом. И это было потрясающе, впервые он испытывал столько эмоций. Он думал, что не знал их – эмоций. Но нет. Он знает. И он смеётся от одного только воспоминания о встречи с ним. Он хочет его крови, он хочет узнать, какая она на вкус. Он хочет снести ему голову и узнать останется ли тот жив. Да, чёрт возьми, он снова хочет его увидеть. И убить. Чтобы вновь стать монстром. Тот, кто держал всю школу в страхе, оказался не более чем такой же трусливой шавкой, что и остальные. Он трясся, он дрожал и чуть не навалил в штаны, увидев его настоящую форму. Он чуть не описался, увидев настоящего монстра. Слабак. Как и остальные. Но хуже. Мерзкий. Отвратительный. Об него даже противно было марать руки и поэтому он просто оставил его с тем фактом, что тот не монстр. Нет. Он - монстр.
Охо-хо~ Мизантропия такая мизантропия Фендом Парень-волк, бла-бла о нём и шавках его окружающих.
По мнению Инугами у Хагуро было абсолютно тупое и неинтересное лицо. По мнению Инугами у Хагуро было абсолютно тупое и неинтересное лицо. Оно было большим, несимметричным и не выражало эмоций. Последнее даже слегка раздражало. Эти забавные дворовые шавки, когда избивали Инугами, очень смешно корчились и злились, на их омерзительно человечных лицах было столько эмоций, что он чуть не захлебнулся ими, а отхаркивание этих эмоций превратилось в смех. И шавки злились, рычали и бросались на волка, превосходящего их каждого по отдельности - в размере и всех вместе взятых - в силе. Они ломали свои кулаки о его кожу, они ломали свои зубы о его мышцы. А он даже не думал уворачиваться. Зачем? Если эти жалкие попытки не могут даже боль ему причинить. А у Хагуро этого жалкого выражения лица не было. Никогда не было. В чём-то он даже был похож на Инугами – такой же спокойный и надменный, но он всё равно оставался дворняжкой. Он показал это, когда сам кинулся в драку и исполосовал Инугами спину. Глупая псина. Хотя, что с него взять? Ведь на самом деле он даже хуже. Хуже чем дворняга – он человек. Всего лишь мерзкая и слабая тварь. А ведь его называют монстром. Смешно. Они не видели монстров. Они просто не знают, кто живёт и учится рядом с ними. Они не чуят это. Они точно хуже псов – у них даже нюха нет. А иначе они бы убегали от него прочь, прижав хвосты и жалобно скуля. Сколько раз он уже «умирал»? Инугами смеётся. Боже, если бы его так просто можно было бы убить, он давно бы сделал это сам. Полёт из окна собственной квартиры, или крыши; драка с очередной недовольной бандой. Варианты есть. Варианты были бы. Только вот убить его почти невозможно. А эти шавки этого не знают и продолжают лаять и кусаться. Тупые, тупые дворняги.
Троя насиловали в детстве? - Простите меня, Святой Отец. ибо я грешен. Я 22 года не был на исповеди. Вот мои грехи: я потерял веру, Святой Отец. Я пил, употреблял наркотики, и менял женщин как перчатки. Я сгубил свою душу. Через 20 лет то же самое будут говорить мальчики, которых вы изнасиловали. Вы думали об этом? + Трой в довершении своей гневной тирады для Шона заявляет, что этот Святой Отец насиловал мальчиков и Шон потрясённо замирает, словно это что-то сильно меняет.
Таки да! Кристиан такая прелесть ** - Я молился. Но всё равно не могу простить. - Им займётся полиция. - Не его. Себя. - А ты то что сделал? - Я позволял ему трогать меня, много лет... я позволял ему это. - Кому? - Мистеру Трою - Твоему приёмному отцу? - Он умер, я думал это закончится. Но не кончается. *** - У меня не было ничего. Он сказал, что даст мне денег если я позволю ему трогать себя. Я покупал разные вещи... я продавал себя... Господи.. я продавал себя *дальше много рыданий на плече Шона*
Резак насилует Троя. И тот признаётся в этом только Шону. Мгыгыгы, а Шону только щёчку слегка надрезал, видимо Криановская задница аппетитней : D *** Кевин Трою: Детка, я купил тебе выпить, дай хоть посмотреть на себя! Он попросил осмотреть его рану на шее
Психолог Трою: Похоже в вашей жизни всё же есть близость. Может все ваши отношения с женщинами рушатся, потому что вы уже заняты? Трой: О чём чёрт побери вы говорите? Психолог: Вы когда-нибудь думали о том, что вы возможно влюблены в своего колегу?
Шон: Кристен? Иди-ка сюда и посмотри на мои яйца Трой: О_о Шон: Доставлена пара искусственных яичек для операции Ландау. *дальше разговор о яйцах*
"Прода" вот этого. ГинНами, намёки на ГинРангику, да :3
Девушка отчаянно защищалась, и это только распаляло его сильнее. Девушка отчаянно защищалась, и это только распаляло его сильнее. Он делал выпады более быстрыми, пытаясь не столько ранить, сколько загнать. И ему удалось, в очередной раз ноги её не выдержали и на выпаде, её словно под коленками ударили – просто упала на колени и не могла подняться. Гин встал над ней, рассматривая беззащитную теперь девушку. Рыжие волосы, дерзкий взгляд, сжатые кулаки… слишком похожа. Гин отодрал подол своей белой формы и опустился на корточки рядом с девушкой, протянул руки к её ногам. - Почему ты помогаешь мне? - Ты напомнила мне одну мою старую знакомую, - Гин усмехнулся, перевязывая собственноручно нанесённые раны. Нами напоролась на слишком сильно противника. Скорость, сила удара – всё было невероятно большим, она даже не видела его движений. Он мог убить её сразу, одним ударом, но не сделал это. Сначала ей казалось, что он просто с ней играется, и она старательно избегала его атак, но потом ноги как подкосило. Она просто не смогли выдержать вес её тела. Упав, она почувствовала всю усталость, что накопилась в мышцах, та пульсировала, болела. Нами подумалось, что это конец, но незнакомец отодрал подол своей безупречно белой формы и опустился рядом с ней, перевязывая особенно большие раны. Когда он взглянул на неё, то на секунду его щёлки на месте глаз раскрылись, и в небесно голубых глазах плескалась невыносимая грусть. - Кем она была тебе? – спросила Нами осторожно, словно боясь спугнуть. Но ответом была тишина. – Ну, хорошо, вопрос проще. Как тебя зовут? - Гин, - парень закончил и поднялся на ноги. Она не смогла нанести ни одного удара. Идеально-чистая белая форма, уложенные белые волосы – ничего не могло выдать в нём произошедшую здесь битву. Только оборванный подол и печаль в глазах.
читать дальшеОн в небольшом садике, любуется ароматными, пышными цветами и ярким голубым небом. В глаза светит игривое солнце, а в руках подтаявшая мороженка. Где-то над головой, среди веток, поют птицы, а об ноги трётся соседская кошка. Здесь тепло и спокойно. Он бы просидел на этой простой деревянной скамейке вечность, только… Резкий звон будильника ударил прямиком в мозг, вырвав Шоичи из сладких объятий сна и швырнув его в реальность – пружины в кровати студенческого общежития взвизгнули, когда парень сел, чтобы нашарить рукой будильник. Выключив его, Ирие ещё пару секунд сидел в кровати с закрытыми глазами, но странное ощущение чужого присутствия заставило его надеть очки и открыть глаза. В паре шагов от кровати стоял парень с подносом в руках, на котором стояли кружка с горячим кофе и тарелка не то с булочками, не то с пирожными. Шоичи проморгался пытаясь отогнать наваждение, но не получилось. Парень не исчезал, а только переминался с ноги на ногу. - Д-доброе утро, - запнувшись, произнёс он и подошёл на шаг ближе. – Вот, вам просили передать и проследить, чтобы вы нормально позавтракали. - Кто? – Шоичи свесил ноги с кровати сняв очки потёр глаза. - Он не представился. - Но успел запугать тебя до полусмерти, - хмыкнул Ирие и протянул руки за подносом. Опасаться ему было нечего, так как максимум, что могли подсыпать туда студенты, это слабительное, а против этого у Шоичи было отличное средство. Ну в самом деле, не отказываться же от горячего кофе, так любезно принесённого прямо в комнату, почти в постель. И если говорить честно – это Шоичи было не впервой. Уже были цветы с таинственными и пугающими записками, в которых говорилось, что он, Шоичи, кому-то принадлежит со всеми потрохами и чертежами, любовно уложенными в сумку. Были и конфеты и шоколад на день Святого Валентина. Даже билеты в кино были, но только на него одного – Шоичи весь сеанс вертелся, как заведённый, в попытках выяснить следит ли за ним кто-нибудь, но выяснить ничего не удалось, потому что своей вознёй он привлекал слишком много внимания и на него смотрел весь зал. А однажды Шоичи даже удалось завязать небольшую переписку с таинственным поклонником. Правда она оборвалась, когда Шоичи решил не спать всю ночь, чтобы не пропустить ночного гостя. С тех самых пор записки тот не писал. Присылал цветы, книги, о которых Шоичи мечтал, сладости и, теперь вот, завтрак. Запинающийся юноша с облегчённым выдохом удалился, и Шоичи подумалось, что порой он и сам так выглядит, ну или выглядел, потому что те, кто пытался наезжать на него, быстро исчезли из поля зрения и института вообще. Шоичи сначала бурно радовался, а потом ему стало жаль парней. Но после этого случая не только Шоичи, но и многие другие поняли, что у него есть таинственная высшая сила. Ирие наспех оделся, собираясь привести себя в порядок по дороге, вышел из комнаты и намеревался закрыть её, когда заметил парня стоящего спиной к стене, у двери. Парень был высокий, выше самого Ирие на пол головы, и с ещё большим, чем у Шоичи, шухером на голове. Впрочем, абсолютно белые волосы были тщательно уложены и прочёсаны. Парень стоял, сложив руки на груди и чуть улыбаясь. Почему-то эта улыбка завораживала, затягивала, словно трясина или тягучая патока. - Привет, - произнёс он сладко-тягуче и Шоичи замешкался, забыв в какую сторону нужно поворачивать ключ. - Доброе утро, - буркнул он и, наконец, справившись с дверью, бросил ключи в сумку и поспешил прочь, на занятия. Но парень не отстал, нет. Он, словно привязанный, шёл чуть позади, и Шоичи почти физически чувствовал его взгляд на затылке, на спине, на… Шоичи густо покраснел и ускорил шаг. Парень тоже. Шоичи влетел в кабинет. Парень грациозно вошёл в него тоже. Он сел рядом с красным, не то от внезапной мысли, не то от быстрой ходьбы, Шоичи и достал тетрадь с ручкой. И когда парень в задумчивости вывел очертания цветка на полях тетради, Шоичи уже не просто подозревал, он был уверен процентов на девяносто. Тот нарисовал именно те цветы, которые постоянно присылали Шоичи. - Ты, наверное, не замечал меня, Шоичи, а я твой однокурсник, - сразу после звонка заговорил парень, улыбнулся и протянул ошеломлённому Ирие руку для рукопожатия. – Ах, да. Забыл представиться - Бьякуран.
Название: Музыка для глухих. Автор: Мэй-чан Фендом: Vocaloid Пейринг: Лука/Мику Рейтинг: PG-13 Флафф: Пение Жанр: Агнсто-флафф.
читать дальшеМику потеряла слух. Совсем, словно из головы вырезали всё, что с ним было связано. И мир посерел, потерял краски слишком резко и слишком рано – она собиралась любоваться на него ещё пару десятков лет, но внезапная глухота лишила её этой возможности. Пение птиц, шум прибоя, голоса – всё исчезло из её жизни. Это даже не было «звенящей тишиной», о которой так часто говорят. Нет, ничего не было. В её мире просто перестал существовать звук. Для неё это был удар ещё более сильный, чем возможно для других – она больше не могла петь. Весь её смысл жизни заключённый в словах, наложенных на ноты, был перечёркнут жирной красной чертой. Она боялась даже попытаться заговорить, для неё не было ничего страшнее, чем увидеть в глазах собеседника сочувствие и понять, что из глотки не вырывается ничего кроме беспомощных хрипов. И потому она сначала просто молчала, а потом отделилась ото всех. Тишина, давившая на неё, наваливалась всё сильнее, и воспоминаний уже не хватало, чтобы сделать жизнь полноценной. Мику всё глубже погружалась в себя, теряла связь с миром, когда пришло её спасение, её таблетка от неминуемой депрессии и апатии. Лука. Она просто пришла и осталась с ней. Всё, что не могли сделать другие, она смогла сделать лишь одним своим присутствием. Лука была с ней день и ночь. Она учила её рисовать чувства и читать по губам. Она заново учила её жить и улыбаться этой жизни. Она учила её быть счастливой, не смотря ни на что. И Мику была благодарна за это. Нет, не просто благодарная – она была обязана ей. Всем, что у неё сейчас было она обязана Луке. И жизнью тоже Мику училась читать по губам и вскоре она уже могла понимать Луку, та рассказывала ей обо всём, что происходило в доме, всё, что случилось за день у других и она не желала обходить больную тему Мику – музыку. Нет, наоборот, она всё чаще говорила о ней, и однажды даже сказала, что написала новую песню и желает петь её только с ней, с Мику. Мику тогда только горько усмехнулась и поставила на свой цветастый рисунок жирную кляксу с подписью: «Не думала, что ты будешь смеяться». Лука нахмурилась и сказала, что не смеётся и абсолютно серьёзна, на что Мику только криво улыбнулась и отвернулась к окну. Через пару дней, когда она проснулась, Лука уже встала с кровати и даже успела одеться и вернуться с завтраком. А рядом с подносом лежали листы бумаги со знакомыми закорючками нот и словами под ними. «Я говорила серьёзно» - губы Луки шевелились, она старалась как можно более понятно произнести каждую букву. «Мы споём её вместе». Мику, хоть особо и не надеясь на удачу, внимательно прочла и почти выучила текст. Он был о любви. И, казалось бы, существует тысячи песен о любви, но для Мику этот был особенный. С первой строчки она влюбилась в него. С первой строчки она знала, где должна петь Лука, а где она, Мику. Заучить свои слова не составило труда ведь всё, что было написано мелким красивым подчерком, всё это было их настоящим. Это была песня о любви. О их любви. И когда Лука вернулась, держа поднос с обедом, Мику уже была готова попробовать. Попробовать то, чего боялась последние пару месяцев. И почему-то было волнительно, но не страшно, совсем не страшно. Она подозвала Луку, ткнула в листы и улыбнулась. Мику не слышала, как поёт Лука. Физически не могла слышать, но тёплый голос сам накладывался на слова и музыку и потому, Мику лишь прикрывала глаза от удовольствия вновь «слышать». И когда настала пора вступить и ей, она открыла рот и в её голове она вновь слышала свой голос, поющий о любви для любви. Когда песня закончилась, она открыла глаза. Лука улыбалась.
Название: Путы Автор: Мэй-чан Фендом: House of Five Leaves Пейринг: Маса/Яити Рейтинг: R (ну пачти : D) Флафф: смотреть на звезды Жанр: флафф, ну как флафф, хард/комфорт скорее, но для меня везде, где персонажи нормально взаимодействуют - флафф : D От Автора:Мы строили, строили и наконец построили! (с) А кто-то обещал ынцешечку по ним, да-да, я помню. А я вот взял и сам написал : D
читать дальше Он необычный. Слишком необычный. Какой-то дикий, как белый волк, мелькающий между деревьев и соблазняющий и заманивающий вглубь леса, чтобы там убить без свидетелей. Слишком притягательный, как огонь для беспечного мотылька, летящего к свету и теплу, он губителен, но в то же время отказаться нет сил. Он слишком… просто слишком. Маса не понимает, почему он выбрал его. Почему его, такого заурядного и простого ронина. Единственное, что он понимает – вырваться из его сетей уже невозможно. Слишком сильно запутался. Слишком долго медлил и упустил свой шанс сбежать, а теперь уже невозможно. Теперь не сбежать от острых коленей сжимающих бёдра и горячего, сбитого дыхания в ухо. И пальцы, сжимающие и царапающие плечи, и губы, оставляющие красные следы на коже, они тоже не дадут сбежать, не дадут вырваться из пут. А потом, потом ему просто не хватит сил уйти. Уже не хватает, когда из кимоно показывается обнажённая нога с тонкими лодыжками и проходится по бедру и внутренней его части. И тогда срывает крышу и Маса, такой тихий и добрый Маса, ловит эту ногу за эту тонкую лодыжку и, путаясь в шелковистой ткани, раздевает, целует куда получится и прикусывает сухие губы. И Яити отвечает, он только этого и ждёт, доводит, заманивает ещё глубже в свою тьму, оплетает ногами его пояс и царапает ногтями плечи, чтобы оставить след, чтобы Маса и любой другой, кто увидит их, знал, кому он принадлежит. И это всё тоже сводит Масу с ума. Эти длинные ноги, что так пошло раздвигаются и так крепко прижимают к себе, сжимают острыми коленками бока. Эти кисти с длинными пальцами и тонкими запястьями – кажется, будто сожми Маса их сильнее - сломает. Эти губы, по которым, не то просто увлажняя, не то коварно соблазняя, проходится время от времени язык, и которые целуют так страстно и отчаянно, словно собираясь высосать остатки души. Эти глаза… небесно голубые проруби, в которых утонуть гораздо проще, чем упав в быстротечную реку, они гипнотизируют, заставляют верить, желать и, наверное, они же заставляют любить. Да, уже поздно вырываться. Потому что уже не хочется этого делать. Маса чувствует, как меняется и боится, что таким он Яити будет не нужен, но тот лишь улыбается и выдыхает тонкую струйку дыма в ночь. Туда где тихо шелестят листья деревьев и в их песне, если очень хорошо знать голос каждого, можно услышать клён. Клён был особенным деревом для Яити и стал для Масы. Потому что этот кленовый лист на узкой спине Яити постоянно приковывает к себе взгляд и если коснуться его, провести по контуру, то Яити не то застонет, не то просто судорожно выдохнет. Сначала он противился, но потом, привык и стал позволять касаться его. И каждый вечер Яити сидит, вдыхает ночную прохладу и делится с ней ароматом своего табака в узкой трубке. И Маса сидит рядом, упираясь плечом в перегородку и любуясь звёздами. Он рассказывает Яити о них, говорит, что это души умерших, тех, кто был нам дорог и когда умирает такой человек, на небе загорается новая звезда. Яити хмыкает и спрашивает, сколько звёзд на небе его. Маса вдыхает табачный дым вперемешку с запахом цветов из сада и отвечает, что, к счастью или нет, но немного. - И как же найти «свою». - Просто смотри на них и если тебе покажется, что какая-то из них мигнула или просто ярче всех остальных – это и есть «твоя». Яити хмыкает и задирает голову к небу, ищет, а потом усмехается. - Нашёл. И Маса думает, что был идиотом пытаясь вырваться. Точно был.
А раз я тут всё своё тварчество собираю, то пусть и это будет >> Название: Слабость. Автор:Мэй-чан Герои/Пейринг: Айзен, Старк, Лиллинет Рейтинг: G – PG-13 Предупреждение: ООС возможен и не полное соответствие заявке, каюсь. Дисклеймер: Персонажи – Кубо, мысли – мне, заказ - заказчику.
Написано по заявке serranef: заявка Айзен|Старк, Старк|Лиллинет. Палочка не слэш, так что без рейтинга, однако церебральный секс приветствуется и даже желателен. Жизнь Старка в Уэко до разделения души, после и его встреча с Айзеном. Одним словом, раскрыть линию с Одиночеством. Айзен и Старк - две личности, живущие сами по себе, только если Старк не смог этого вынести и разделил душу, создав себе друга, то Айзен предпочитает находиться лишь в обществе слуг. Однажды Айзен, желая провести эксперимент и заодно доказать Старку, что дружба - очередная иллюзия, разделяет их с Лиллинет. Девочка теряется в Генсее, без возможности открыть гагранту. Старк знает, кто за этим стоит и направляется в покои Айзена. Чем закончится церебральная НЦа - на усмотрение автора) Желательно IC.
читать дальшеОдиночество, словно через воронку, вливалось в горло, мешая дышать, не давая сглатывать, иссушая внутри. Оно резало своими колючими лапками, превращая внутренности в кашу. Мысли, подпитываемые им, больно давили на виски, и потому Старк просто пытался не думать. Какое-то время ему это и удавалось: пока он бродил по бескрайним белым пескам, пустой по своей сути, без души. Но недолго – создатель, словно издеваясь, наградил его способностью мыслить. Нет, не так, как остальных, которых Старк, бывало, встречал на своём пути — у тех было лишь два направления: как выжить и что сожрать. Это было смыслом их существования, это было единственным, что волновало их. А Старк был особенным – он первым почувствовал иную жажду. Жажду общения. Но он был абсолютно и бесповоротно один. Никто не понимал, никто не принимал. Он слышал, что где-то есть подобие организации, с королём во главе, но добраться туда было делом долгим и хитрым. В месте, где сколько ни оглядывайся, вокруг одни пески, сложно найти дорогу. А потому он продолжал свой бессмысленный путь. Пока не пришла она. Она явилась ему во сне, как святые являются верующим. Но она точно не была святой — Старк понял это, получив хороший пинок от ухмыляющейся девчонки. Она сначала скакала вокруг, шумела, тараторила, а потом внезапно уселась ему на живот и заглянула в глаза. Она была одинока. Она была одиночеством. Его одиночеством. У неё были короткие волосы и короткие шорты, а ещё приподнятые уголки губ и игривый блеск в больших глазах. Он любил её. Хоть и видел впервые, он знал, что любит её, как любят своих детей. Любовь – это ещё одно чувство, которое отдаляло его от других аранкаров. Старк прекрасно понимал и это, но теперь, когда у него есть она, ему не нужен никто другой. Он очень много спал, потому что во сне была она. Она смеялась, пихала его острыми кленками, локтями, засыпала, свернувшись у него под боком калачиком, кусалась во сне и бормотала что-то. Он действительно очень много спал и, просыпаясь, чувствовал себя плохо. А потому вскоре она перестала быть сном. Просто однажды она подмигнула ему и растворилась, а проснулся он всё там же на холодных песках, но чья-то маленькая ступня упиралась ему в грудь. И пусть привычка много спать никуда не делась, теперь эта девочка была с ним и во сне и наяву. Имя, очень похожее на эльфийской — Лиллинет — подходило тонкой, похожей на пацанёнка, девочке. И хоть он никогда не говорил ей этого, она всё равно знала – он никогда её не оставит. Потом пришёл он. Он – это человек с пустыми и холодными глазами. Его сопровождали двое – правильно говорят, что беда не приходит одна. Он сказал, что ему нужна сила Старка. Его звали Айзен и реяцу, исходящая от него, заставила Старка подчиниться. Но конечно он сказал, что Лиллинет нужен кто-то кроме него, а сам он устал бесцельно бродить. И он согласился пойти за Айзеном и его верными «псами», следующими на шаг позади своего «хозяина». Старк чувствовал, что они схожи, схожи с этим человеком с холодной улыбкой. Тот тоже был одинок, хоть его и окружали такие же, как и он. Айзен был одинок, но никто никогда не придёт ему на помощь, как сделала когда-то Лиллинет. Потому что он никогда не признает свою слабость - одиночество. Сила Айзена собрала вокруг него достаточное количество слуг всего лишь за какую-то пару недель – ничтожное время для Уэко. Подчинившиеся получили крышу над головой – спасение от смертельного, ледяного взгляда луны. Те, кто отказался подчиниться, исчезли, стали записью между строк в книге Истории. Самые сильные среди слуг, словно опытные образцы, получили номера. Старк получил Первый – второй, если считать по силе. Он был удивлён, узнав, что сильнее него только здоровяк, занявший две или три обычных комнаты. Они же с Лиллинет жили почти рядом с покоями «короля» пустого мира, но им было абсолютно плевать на это. Старк целыми днями спал, а девочка бегала, общаясь с другими арранкарами из чужих фракций, но когда он просыпался, она всегда была рядом. Айзен интересовался им. Он часто вызывал к себе в покои и расспрашивал Старка о жизни «до». Тот рассказывал, зевая и почёсывая лохматую голову – потому что и рассказывать было особо не о чем – пески, луна, охота и Лиллинет. Айзен слушал внимательно, словно его действительно интересовала вся эта однообразная муть. А потом он обещал место Нулевого Эспады, если Старк откажется от своей слабости – Лиллинет. Но тот не сделал этого. Он не считал девочку слабостью – наоборот, она была его силой, его частичкой души, в которой заключено всё самое важное, что у него есть. Но владыка так не думал. Он улыбался и поглаживал Старка по широким плечам, обещая ещё большую силу, обещая власть над остальными, потому что Старк был достаточно разумным, чтобы возглавить армию Соске; обещал слишком многое, по его мнению, лишь за то, чтобы Старк отказался от неё. От своей ахиллесовой пяты. Айзен говорил, что они похожи, они оба одиноки - и в этом их сила. Одиночество их сила, отсутствие слабостей, ведь у тех, кто один нет близких, за которых можно переживать, на которых могут надавить и причинить боль. И Старк был почти согласен, зачарованный тихим и мягким голосом, но любовь к ней оказалась сильнее действия речей Владыки. Она оказалась важнее силы. Старк отказывался, вновь и вновь вызываемый Айзеном. И наконец тотн сдался: не вызывал его неделю, а может и больше, и встречались они лишь на собраниях, но даже не пересекались взглядами. Однажды, проснувшись один, Старк понял, к чему была эта игра. Он обыскал каждый узкий коридор Лас Ночес, он заглянул в каждую комнату, каждую лабораторию или чулан. Её не было. - Где она? – у Старка был хрипловатый голос, будто он только встал, но это скорее хроническое. - Скажем так, не у меня. Но я знаю где. И если бы ты не паниковал, то тоже знал бы, - Айзен почти не улыбался, в отличие от одного из своих «псов», но то, как он приподнимал уголки губ, ясно давало понять, что Владыка веселится. Веселится, играя в свою любимую игру – "покажи силу и власть". Старк молчал, прислонившись к холодной двери покоев Айзена и сосредоточившись на самом себе. На своей душе. - Верни её мне. - Это то, о чём я так долго говорил тебе – твоя слабость. Видишь ли, сейчас она полностью в моей власти. Она одна, в Генсее, и естественно не способна самостоятельно открыть гарганту. Ты же чувствуешь её страх? Слышишь, как она кричит, пытаясь дозваться до тебя? - Прекрати. - Нет, Старк. Ты чувствуешь, насколько ослаб, узнав, что девчонка в моих руках? Ты осознаёшь, что сейчас сделаешь всё, что я пожелаю, лишь бы я вернул её тебе? Ты пойдёшь против своих принципов, своей морали, своей чести, лишь бы она прекратила плакать. Лишь бы она снова была здесь рядом, - Айзен даже не думал о том, чтобы подняться с кровати и лежал, подперев голову рукой. – Откажись от неё самостоятельно, чтобы не переживать и мучаться, и тогда я дам тебе большее, чем Нулевой Эспада, я дам тебе место подле себя, власть над другими арранкарами. - Нет. Я уже говорил тебе, Айзен. Нет. - Я предупреждал, - Айзен был похож на змея, заманивающего жертву в свои удушливые объятия. – Условия её возвращения просты. Ты сделаешь всё, что я прикажу тебе. И неважно, будет это приказом перерезать горло главному шинигами или себе, - Старк медленно кивнул, и Айзен чуть презрительно продолжил: – Иди ко мне. Старк медлил не больше пары секунд, пары вдохов-выдохов, прежде чем сделать первый шаг вперёд. А потом ещё. И ещё. Комната оказалась небольшой, всего четыре широких шага до кровати. Айзен не шевелился, только глазами следя за передвижениями Старка, а тот опустился на колени рядом с кроватью и замер, не зная, что делать дальше. И Айзен подсказал, протянув руку к его улицу и уперевшись костяшками в сухие губы. Старк послушно целовал острые костяшки, опустив взгляд к белым, как и многое другое в этом мире, простыням и стараясь не думать о том, что может прийти в голову Владыке. Учитывая, что он всё так же оставался лишь арранкаром, замершим где-то на середине своего развития, у него было недостаточно гордости, чтобы смутиться или возмутиться. А Айзен, кажется, на то и рассчитывал: на то, чтобы возразил, чтобы бросил это унизительное занятие и принял предложение. Но Старк продолжал целовать холодные костяшки, тонкие длинные пальцы, соленую на вкус холодную кожу, которая под его губами согревалась. Целовал, пока руку не выдернули, а он не получил звонкую оплеуху. - Это мерзко. Так унижаться, ради какой-то девчонки. Я был о тебе лучшего мнения, думал, ты выше человеческих слабостей, думал, что наконец нашёл того, кто смог бы помочь мне в управлении такими же как он бездушными куклами. Но ты оказался таким же, как и остальные, Старк. - Это не я оказался таким, это ты ошибся, Айзен. Верни мне Лиллинет. - Ты мне теперь не интересен, а значит, я просто могу убить её. И ты ничего не сможешь сделать. - Верни… - Какой ты скучный. Я развяжу тебе руки – позволю открыть гарганту. Ровно два раза. Сделаешь ошибку, отправишься на другой конец планеты, мне будет всё равно - либо оставишь её среди людей, либо будешь добираться до неё как хочешь, на чём хочешь. Надеюсь, ты все запомнил, Примеро. Можешь идти, - улыбка что скрывалась в начале, стала явственней. - Ты ошибаешься, Айзен. С самого начала ошибался, - последние слова почти заглушил звук захлопнувшейся двери, а за ней послышались удаляющиеся шаги, эхом раздающиеся по всему коридору. Айзен откинулся на подушки, устало прикрыв глаза руками и усмехаясь. Он не ошибся, он лишь вновь подтвердил то, что зависимые от своих чувств слабы. Для силы не нужны чувства. Ничего, он скоро всем докажет это.
Оно было на осенний драблотон, но я как-то забыл о нём Оо Ну там прсото вообще только одна работа была выставлена вот я и забылся >> Тсуна/Гокудера, Pg, флафф.
Осень отражалась в лужах. Осень отражалась в лужах. А те расплывались, словно жидкое золото, отражая пожелтевшие деревья, посеревшее небо и подростков, ногами разбрызгивающих это золото по асфальту. У кого-то начиналась осень, а у них она просто была. Была, как и все остальные времена года. Была со своим серым небом и дождём смывающим сухие листья с деревьев. У кого-то осень символизировалась с увяданием, депрессиями и прощаниями, а у них – с котацу, горячим молоком, совместным решением домашнего задания и сном, одним на двоих. У кого-то она была последней, а для них она была «ещё одной». Ещё одной ветреной и лёгкой. Ещё одной прожитой вместе осенью. Они считали каждый день, который они проводят вместе, потому что для кого-то осень может быть последней, а для них… для них ничего никогда не закончится, они ведь опять победят. Они считают, потому что каждый совместный день – праздник. Каждая совместная неделя – ещё один праздник. А уж прожитый месяц… Они разбивают ботинками гладкое зеркало воды, проходят мимо, забирают часть воды с собой на штанинах и уносят домой капли дождя с отражением осени. У них ещё много дел, им ещё очень многое нужно сделать, успеть до заката, чтобы потом, целый вечер, наслаждаться друг другом. Друг другом и ветром, заносящим осенний холодный воздух в открытое окно. А капли с отражением осени, пропитавшие ткань брюк, будут валяться где-то в углу в спешке стянутые, ненужные, брошенные в угол. А они будут валяться на ковре, на кровати, просто на прохладной древесине пола, и болтать о чём-нибудь. Гокудера опять будет рассказывать что-то о Италии, а Тсуна слушать его и улыбаться, поражаясь его эмоциональности и открытости. Они уже давно переступили черту, за которой остались скованность и скрытность. Осенью на них иногда накатывала странная тоска и тогда они делились этим друг с другом, обсуждали. И тоска уходила, смываемая прохладным, свежим дождём. В лужах отражалось небо. Серое, с белыми полосами облаков, и ярким дождём из сухих листьев. В лужах отражалось Небо. Рыжее, живое, со счастливой улыбкой, держащее за руку Ураган. Тсуна остановился у самого края моря, где тонет осень, и замер, вглядываясь в него. Гокудера заинтересованно опустил голову вниз, пытаясь разглядеть то, что увидел Савада, но увидел только себя и его. И небо. А Тсуна улыбнулся, схватил Хаято за руку и повёл прочь. В лужах искажается время. В лужах, его вообще не существует, только отражение мира. В той луже были они, точно они, только десять поколений назад. В той луже отражалась их первая жизнь. Любовь отражалась в лужах.
Название: После работы. Автор: Мэй-чан Фендом: Интерны Пейринг: Купитман/Быков (да-да, именно так) Рейтинг: R Флафф: вечер у телевизора Жанр: флафф, пвп. От Автора: Я это боюсь перечитывать хдд Там есть оос, однозначно. И да я случайно написал ровно 1000у слов : D
читать дальше- … А вот дальше начинается самое интересное. Ты подходишь к ней, обнимаешь её за плечо, печально вздыхаешь. Вот так: «эхх». Но дальше ещё более интересное! Ты утыкаешься носом в её волосы, целуешь в висок и печально произносишь: «Мой светлый, добрый человечек, ты же всё понимаешь!» - А дальше? - А дальше не важно, - Купитман, стараясь поддерживать серьёзное лицо, быстро сворачивает тему, выпроваживает неудачного любовника, разваливается на диване с бутылкой коньяка и смеётся, откинув голову. Смеётся даже тогда, когда от решительного толчка, или может даже пинка, раскрывается дверь и в кабинет залетает - потому что полы халата разметались, как крылья – Быков. В общем-то, о том, что это именно он Купитман уже знает ровно с той секунды как послушался глухой удар в дверь. - Здравствуй, Андрюша, - говорит он сквозь смех и возмущённо стонет, когда бутылку вырывают у него из рук. – Ты же не пьёшь! - Эти ошибки природы с корочками, - гневно булькает Быков и Купитману приходится напрягать слух, чтобы вообще что-либо разобрать. – Эти дегенераты сбежавшие из палат и одевшие халаты врачей… с ними невозможно не запить снова. - Андрюша, они же просто дети, - Купитман произносит это таким тоном, каким обычно объясняют детям, что куклы их - это не настоящие люди. И в голосе его звучит, что-то вроде «Твои умершие нервные клетки не превратятся в их мозги» - Ваня, мне нужно всего лишь пережить сегодня, а уже завтра можно будет отдохнуть от этих обезьян со скальпелями. Сколько умиротворения в этом слове «воскресенье», - Быков плюхается на диван, подвинув венеролога, и откидывается на спинку. – Но если я завтра услышу, хотя бы их имена, я уничтожу эту больницу, обещаю. - А я обещаю устроить тебе завтра разгрузочный день, если хочешь, - Купитман смеётся и поднимает руку вверх, обращая раскрытую ладонью Быкову. – Клянусь не произносить четыре этих имени-фамилии ровно с полуночи и ровно до восьми утра понедельника. - Прекрасно. Можно тогда сегодня сразу пойти ко мне после работы, - Быков усмехается и соскакивает с дивана, словно напружиненный, готовый снова ринуться в бой с тупостью. – Главное дожить до вечера. *** И вечером никто особо не удивляется, увидев, что венеролог и зав. отделением вместе покидают больницу. Это в общем-то не было чем-то особенным в субботний день, когда трудная рабочая неделя позади и можно отдохнуть от больных и здоровых, но тупых. Почему-то никто даже и не задумывался, чем могут заниматься пьющий венеролог и бросивший терапевт ночью. У всех и своих дел по горло, а потому все разбредаются, когда подходит время и скоро в больнице остаётся лишь пара охранников. С улицы тянет холодом, а потому они быстро скидывают с себя верхнюю одежду, пропитавшуюся им, и проходят дальше в комнаты, в тепло. - Даже не верится как-то, - криво усмехается Быков и падает на диван, занимая стратегически важную точку в квартире. – Скоро дойду до того, что каждое воскресенье буду отмечать, как праздник какой. - С таким режимом работы - воскресенье и есть праздник, - Купитман улыбается, открывая новенькую бутылочку коньяка, и уходит на кухню, за рюмкой. Андрей стягивает надоевшие за неделю брюки и закидывает ноги на подлокотник, щёлкая пультом и бездумно переключая каналы. - Субботним вечером, как назло, по телевизору сплошные шоу и фильмы, засмотренные до дыр давным-давно. - Порно, - доносится с кухни, и Быков буквально видит, как венеролог отпивает из налитой до верха рюмки и важно поднимает палец вверх. - Порно, - соглашается он и продолжает щёлкать пультом. – Порно, Ваня, после одиннадцати только. А сейчас время программ для всей семьи. - Двигайся, давай, - говорит вернувшийся с кухни Купитман, держа в руках бутылку и рюмку. – Наверное, стоит его расправить. - Так сойдёт, твой пружинистый друг достаточно широкий, чтобы на нём смогли поместиться ты и тощий я, - смеётся Андрей, выхватывает рюмку из рук друга и опрокидывает её внутрь. - Не напивайся, а то опять будешь говорить, что я воспользовался твоей беспомощностью. - Ну, хорошо. Я трезв. Я осознаю, что делаю и, - он перекидывает одну ногу через бёдра Купитмана и, оттолкнувшись рукой, оказывается на нём, оседлав, - формально, я буду сверху. - Мне нравится это слово, - смеётся венеролог, отнимая у друга рюмку и ставя её на пол к бутылке. Туда же отправились и очки Быкова. - Правда в такой позе возникает пара неудобств. - Каких же? – отвлёкся от шеи Андрея Купитман, стаскивая с него футболку и оставляя практически полностью раздетым. - Ты всё ещё в брюках. Купитман бурчит: «Это не сложно исправить», но вот на деле всё оказывается не так просто, ибо Быков, нагло ухмыляясь, на отрез отказывается с него слезать, а потому приходится проявлять чудеса гибкости и ловкости, что бы стянуть эти злосчастные штаны хотя бы до колен. Впрочем, за это он награждается поцелуем куда-то в область щеки или уже шеи – не важно. Уже не важно, потому что с последней деталью своей одежды Быков расправляется гораздо быстрее, чем венеролог. А по телевизору, тем временем, крутят своими упругими круглыми задницами молоденькие, хорошенькие девочки- певички. Хотя сейчас Купитман готов признать, что самой желанной задницей была плоская, отсиженная за компом и книгами задница его друга, по совместительству любовника. В которую он впивается пальцами, оставляя краснеющий отметины, и которая опускается на его член сначала медленно, а потом, потеряв терпение, быстро и резко. А Быков дышит Купитману в ухо и шипит что-то, сжимая костлявыми пальцами плечи и кусая за подбородок и губы. А Купитман в ответ, говорит что-то между: «ах ты ж змея скользкая» и «чёрт, как хорошо то». А потом они снова валяются рядом и нога Быкова со «спортивными икрами» лежит поперёк ног Купитмана. И в квартире почти тихо, только по телевизору всё крутят концерты, каких-то древних артистов вперемешку с молодыми и «зелёными». - А, Андрюша, я что тебе сказать хотел – я сегодня Левину… - Купитман, я же просил! - Да подожди ты, дослушай! Я сегодня Левину подсказал, как с Любой расстаться, - хихикает венеролог. – Так что, я думаю, в понедельник у тебя будет на одного интерна меньше. - Да, - Быков расплывается в довольной улыбке и щёлкает пультом на начало какого-то фильма, - знаешь, это прекрасная мысль. Может ну его, порно это. Мне его и на работе хватает. Купитман согласно булькает и просит сделать погромче.
Пейринг: Рангику/Орихиме. (На песню Butterflies) Рейтинг: Pg
У Орихиме горящие глаза. У Орихиме горящие глаза. Они вспыхивают счастьем и горят, заряжая своим теплом окружающих. В них искры солнца и душа, рвущаяся наружу. У Орихиме горящие волосы. Они похожи на всполохи пламени, ласково лижущие ей лицо и шею. Они – золотые нити. У Рангику потухшие глаза. Они словно перегоревший костёр – только дымящиеся угли. В них нет жизни, только тучи и туман, скрывающие место, где похоронена её душа. У Рангику потухшие волосы. Они похожи на листву осенью, когда её так легко раскрошить и развеять. Они – мёртвые змеи, опутавшие её тело своими холодными телами. All you gotta do is just walk away and pass me by Рангику не хочет, чтобы Орихиме была рядом с ней. Потому что она боится вновь обжечься любовью. Потому что она боится выпить всю жизнь из девочки. Но она тянется к ней, к солнцу с тонкими запястьями и большим сердцем. Привстаёт на цыпочки, пытаясь коснуться хоть кончиками пальцев – но она уже слишком глубоко в своей тьме. Если сможет дотянуться, то утащит Орихиме за собой. Порой, она эгоистично желает этого. И ненавидит себя за это. Don't acknowledge my smile when I try to say hello to you, yeah And all you gotta do is not answer my calls when I'm trying to get through Орихиме пытается догнать её, но спотыкается, падает, больно бьётся коленками о землю, и слёзы, словно искры, брызгают их глаз. Она не понимает, почему Рангику постоянно ускользает от неё. Почему не оборачивается, не ждёт. Она пытается улыбаться ей, а та морщится, словно от боли. Она плачет, пытаясь понять, почему они не могут вместе. Она прекрасно понимает, что Рангику где-то глубоко на дне и что сил не хватит, чтобы вытащить её оттуда. Поэтому Орихиме готова упасть к ней. I just wanna touch and kiss
Пейринг: Гин/Рангику. (На песню) Рейтинг: G
Listen to your heart, there's nothing else you can do.Listen to your heart, there's nothing else you can do. Она верит, что всё не напрасно, что всё это ложь или сон. Да, сон. Ей просто снится кошмар и сейчас её разбудят легкими утренними поцелуями в губы и глаза. И первым, кого она увидит, будет он. В его руках будет белый, как его волосы, цветок, а улыбка его будет тёплой и настоящей. Она правда верит в это. Она очень хочет верить в это. И потому она рвётся в бой, туда, где возможно будет он. Нет, не важно, будет ли он там или нет, ведь это просто иллюзия. Просто ей нужно что-то посильнее, чем щипки, чтобы проснуться. Пока не утеряла веру. Пока силы не закончились и руки не опустились. Пока сердце ещё любит. И ждёт. Listen to your heart when he's calling for you Он не верит, что сможет вернуться к ней. Слишком опасно, слишком подло. Он знает, что всё делает правильно, что по-другому не получится, только разрушать изнутри. И поэтому он уже сотню раз мысленно попрощался с ней, её теплом и сладким вкусом. Но почему-то, ни одно из этих прощаний не получилось сделать последним. Он боится верить. Боится тешить себя ложной надеждой на светлое и счастливое будущее. Он отгородился от этих чувств, оставив только их негативы. Но сердце упорно продолжает подпитывать эти надежды, подслащивать горесть предательства мечтами. Он верит, что всё делает правильно. А в голове её голос: «Дурак!» и горячие слёзы на пальцах. И потому, ни одно из его прощаний не станет последним. И потому сердце его продолжит подкидывать воспоминания о её тепле и запахе. Но он не верит, нет. Он мечтает. I don't know where you're going and I don't know why But listen to your heart before you tell him goodbye
"Прода" вот этого. Так как больше всего просили ЗороЛуффей, первыми будут они х) Хотя на полноценный драбблег я всё-таки не вытянул. чуть меньше 300слов.
Зоро склонился над едва живым капитаном и думал, что же он может такое сказать, чтобы бы тот его не оставилЗоро склонился над едва живым капитаном и думал, что же он может такое сказать, чтобы бы тот его не оставил. Чтобы сердце корабля и команды не остановилось. Зоро совершенно не умел говорить красиво, но сейчас очень хотелось сказать что-нибудь такое красивое и ободряющее. Эй, Капитан, не забывай, кем ты собрался стать - мёртвых королей не бывает! Эй, Луффи, здесь Нами и Робин, и Усоп и ещё много кто. Ходят вокруг, толпятся, раздражают. Переживают за тебя. Эй, Луффи, кто там тебя так? Я надеюсь, что они уже на пути к морскому дну. А даже если не так – всё равно. Эй, Луффи, хочешь, я им все кости переломаю? Хочешь, превращу в фарш, и кок сделает тебе котлеты? Эй, Луффи, ты не умирай только. Зоро почему-то держал Луффи за руку. Такую гладкую, с тонкими запястьями и местами обгрызенными ногтями. Для чего он это делал, для него самого оставалось загадкой, но ведь другие так делают, а значит для чего-то нужно. Зоро думал, что, в общем-то, Луффи не впервые лежит вот так неподвижно и кажется мёртвым. Но ведь всегда выкарабкивался! Всегда! Только вот где-то в желудке пульсирует плохое предчувствие. Хотя Зоро всё равно думает, что это просто от голода. Эй, Капитан, мы стоим как идиоты посреди моря, ждём твоих указаний, куда плыть дальше. Эй, Луффи, а кок уже готовит ужин в честь очередного выхода из безвыходной ситуации. Сейчас, я даже готов признать, что он мне нравится – он ничуть не сомневается, что ты откроешь глаза, когда почувствуешь запах еды. Эй, Луффи, проснись и раздай нам указания, а потом спи сколько влезет! Хоть месяц! Мы будем ждать. Эй, Луффи, не забывай, что именно ты привёл нас всех на этот корабль, именно ты отвечаешь за нас. Эй, Луффи, ты только не бросай нас.