Teen Wolf, pov Эрики, стая, G.

Когда-нибудь всё закончится.

Когда-нибудь всё закончится. Все закончатся. И больше ничего не будет. Никого не будет.
Это будет когда-нибудь. Не сейчас, но будет.
Однажды наступит конец всему. Сначала умрёт кто-то один. А потом все остальные. Они будут ходить и дышать, но внутри будут мертвы.
Этот кто-то один может умереть хоть завтра. Но это было бы слишком обидно - умереть так рано.
Почти всем из нас нет ещё и восемнадцати. Было бы грустно умереть сейчас. Нас ведь даже не похоронят. Только, может быть, лет через десять. Ну или когда получится. Когда и тело умрёт, вслед за душой. Хотя хотелось бы умереть всем вместе. Чтобы этого кого-то одного не было.
Но этого не случится. Никто из нас не признается, что умрёт без других. И никто не согласится умереть вместе. Потому что это глупо.
Не то, чтобы мы все любили друг друга. Иногда, я бы даже сама хотела бы разорвать кому-нибудь глотку. Но "стая". Стая - это тоже семья, но узы в ней крепятся на крови. Ты можешь ненавидеть своего брата и даже убить его. Но убить кого-то из своей стаи - это, наверное, очень больно. Физически. Все мы связаны.
Несмотря на то, что Стайлз присоединился к нам недавно - он наша стая.
Несмотря на то, что Эллисон - не оборотень - она наша стая.
Стая - это вены, связывающие нас воедино. Перережь одну - и все начнут умирать.
Поэтому мы защищаем друг друга. Как можем. Ненавидим порой, кусаемся, шипим друг на друга, а стоит кому-то чужому не так посмотреть - все становятся единым целым.
Очень странно обрести в семнадцать лет такую семью. Такую надёжную.
Мы чувствуем боль друг друга, понимаем с полуслова.
Даже страшно подумать, что кто-то один обязательно умрёт.
И наступит конец всей стаи.

@темы: Teen Wolf, Фанфики

---

Уж не знаю насколько по заявке ...Фиолетовый Дракон... (про дженсона и две стороны его личности) но.
Teen Wolf, Джексон/Лидия|Канима, PG.

Он не сражается со своим внутренним зверем.
Он просто не знает о нём.
Зверь шипит, свернувшись кольцом вокруг его сердца, запертый рёбрами в грудной клетке. Ему не сложно сломать свою клетку, но на свободе он не выживет. Ему нужен кто-то.

Этот кто-то - наглый и самоуверенный. Его самолюбие льётся через край, выливаясь через рот и глаза вместе с чёрной кровью. Он паникует, почти рыдает от страха. Требует ответа от создателя, а тот пятится и смотрит сочувствующе. Словно хоронит.
Джексон смотрит в зеркало, пытаясь разглядеть в своём отражении что-то.

Зверь оставляет следы.
Зверь посылает сообщения.
Зверь устраивает шоу.
Джексон игнорирует.

Джексон не верит, когда ему говорят кто он. Джексон по-змеиному шипит и улыбается, сжав губы.
Зверь внутри царапает стенки его души. Несмотря на мнение окружающих - они мягкие. Его душа - душа капризного ребёнка. Капризная, озорная, но чистая.
Зверь когтит мягкие стенки его души, оставляя рваные раны и заполняя их своей чёрной кровью.
Хозяин требует идеальное оружие, а чистые души не могут быть ими. Зверь заполняет Джексона до отказа.
А когда отпускает, тот вымотан и ничего не помнит.

Лидия пробуждает в Джексоне чувства. Эти светлые, яркие чувства, которые обжигают зверю лапы и слепят глаза. Зверь ненавидит Лидию, но не может убить. Зверь беснуется, пытаясь сломать свою клетку, но не успевает.

Словно феникс, из пепла рождается новый зверь.

@темы: Teen Wolf, Фанфики

---

Цытатки 2

М. Б.

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь -- человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.



если в этом огромном море
не хватает места двум маленьким кораблям,
и один из них берет другой на таран,
ломая борт пополам, -
куда уж нам.

я подношу твою смуглую руку к бледным своим губам.

в этом огромном мире тесно двум маленьким нам:
у меня багаж в три чемодана бесценных драм,
ты, раздвигая на картах ноги границам стран,
разрушаешь все на своем пути, как ураган.

а я руки твои как подорожник прикладываю к язвам ран.

в этой хрупкой вселенной нет места огромному мы,
ты станешь героем без галстука первой микровойны,
потопив, белых флагов не замечая,
мои трехпалубные корабли,
расположенные по вертикали.

я сдаюсь на милость тебе, но милости не ожидаю.

и стреляюсь, приставив к пульсирующему виску палец,
твоей «Александрой» иду на дно, улыбаясь.

ведет здоровый образ жизни
в качалку за руку олег
здоровый образ кисло мямлит
ну мож не надо мож домой

Не так давно узнала странный факт: доктора Эдгара Аллана По, подписавшего заключение о его смерти, звали Джон Моран.
По называют одним из основоположников формы современного детектива. Конан Дойль родился через 10 лет после смерти По.

Бродил по охотничьим тропам
Пытаясь достигнуть нирваны
Споткнулся - и мордой о камень

Я люблю тебя так, как никто не сумел выдумать.
Как такое понять? Где такое вообще видано?
Чтобы каждую жизнь, мне в любви, как в огне, корчиться.
Только возле Тебя мне Себя ощущать хочется.

Я цепляюсь за жизнь и за смерть. Все всегда разное.
То, что чувствует сердце, порой, не понять разумом.
Небо рвет на куски, словно душу постичь метится.
Я тебя подожду. В новой жизни опять встретимся.

Я люблю тебя так, что смогу хоть врагом выступить.
Чтобы ты не заметил, что Я тебе дал выстрелить.
Чтобы кровь на руках была кровью Чужой. Вражеской.
Я люблю тебя больше, чем Солнце, мне так кажется.

Время гонит ветра, и Планеты у ног вертятся.
Расстаемся опять, и удастся ли нам встретиться?
Мы на разных путях. Предо мной путь лежит скатертью.
И теперь твоя дочка приходится мне матерью. (с) Julber

(
Рив вертится на кровати - уже второй час сон не идет к нему, уже второй час (второй день?) в висках плещется мигрень, заставляя его чуть ли не рычать от раздражения.
Поменять бок. Переложить подушку. Обгрызть ноготь. Перевернуться. Лечь на спину. Лечь на живот. Убрать подушку.

Его подбрасывает с кровати. Собирается он отрывисто - плохая идея, Рив, возможно, но мы всё равно приведем её в исполнение.

В конечном счете, головная боль - не причина его бессонницы.

***
Какой ты, думает Рив. Хочу - эту светлую кожу, хочу видеть темные следы на ней, хочу слышать, как ломаются твои кости, не будет ничего лучше этого хруста, не будет лучшей музыки, горячий воск, языком в открытую рану, кусать, чувствуя сопротивление кожи, чувствовать, как она разрывается, пить до конца.

Какой ты красивый. Это любовь. Ты нужен мне.

***
В подвале не пусто - Рив не надевает наручники, любовь не знает границ и плена, да и куда этот кусок мяса посмеет от него деться.
Брать свои мечты из глубины себя и воплощать их в реальность - нет ничего лучше.

- Ты больной! Псих! - Рив не слышит. Вскоре слышать уже некого.

***
Подвал прибран, а спустя два дня его снова терзает мигрень. ) (с) Стэфано

(
Лучи уже касаются его лица, но пока не греют - рассвет только-только задевает крыши песочных одноэтажных домов на окраине. Пять утра - промозглое времечко.

Он хмыкает, вылезая из окна, и во дворе пересчитывает монеты. Пес, почуявший незнакомца, сначала ворчит глухо и сонно, а потом заливается лаем, хозяин выбегает взъерошенный, путаясь ногами в штанах, а руками - в двустволке, но во дворе уже пусто.

***
В аптеке он надвигает шляпу на глаза, покупая все необходимое у робота-кассира, а потом долго подметает асфальтовую пыль полами брезентовой ткани, которую использует вместо плаща. Жилые районы Окраины сменяются Ямами, и дорога трескается, подсовывая под ноги рытвины, а потом превращается в утоптанный грунт.

Дверь в деревянный дом скрипит тихо, но этого достаточно, чтобы Эмми проснулась.

***
Он заваривает для Эмми чай из трав и незаметно добавляет туда таблетку - строго по инструкции, на прочтение которой он потратил все сорок минут до дома.
Она спрашивает - брат, где ты был, - и он нагромождает одну ложь на другую, успокаивая её, укладывая её спать, и смотрит, как солнце медленно наполняет трещины в стенах светом под звуки колыбельной его голоса. ) (с) Стэфано

понимаешь, что не был прав. продолжаешь бояться слов. в горле жести прогорклый сплав, кости - черный сухой остов. головешкам чадить и тлеть, пеплу выгореть и остыть.
кто пойдет по сухой золе?
ты.
*
анекдоты и хохмы, истории всех мастей. жизнь в отсутствии новостей. каждый день не менять маршрут. понимать, что тебя не ждут. понимать, что ты обречен, не искать для себя плечо. защититься, врасти в кору - усредненный обычный труп, омертвевший сегмент в кости.
не пытайся себя спасти.
*
ничего, ничего внутри. ничего, ничего вовне. просыпаешься - грудь горит, просыпаешься - дом в огне. ты пытаешься вновь уснуть, все исправить, не опоздать.
а во сне ты идешь по дну и сгорает вокруг вода.
*
правота, холодок, контроль - вот осколки твоих костей. ты один, ты разбит, ты ноль. наконец-то вокруг нет стен.
ты и дерево, и кора, и тебя не настигнет зло. и игрок, и его игра, в небе тихо, белым-бело.

понимаешь, что не был прав; небо - сети, а ты - улов.
(с) Сидхётт


мэри пожалуйста не забирай у меня билет
не отменяй мои самолеты и коньяки
у тебя есть зимний пушистый плед
а от меня одни сквозняки

я вернусь к апрелю и мы выпьем ром
и я спою тебе как пират
о лихе - оно обернется добром
о чудо-горе арарат

мэри я прошу чтобы ни одной слезы
ни одной - ты пообещай
я привезу тебе в банке чуть-чуть грозы
и таинственный корень в чай

мэри я плохо воспринимаю на вид
тяжесть прощальных лиц
мэри я бросил уже столько пьяниц и потаскух
столько упрямых ослиц

у них каждое очередное "люблю" -
словно сказочка без начала
поэтому мэри когда я это говорю -
я хочу, чтобы ты молчала
(c)

это все ты - белый шум по кадрам, прозрачный дождь,
та, которую мне не постичь умом.
каждый из нас когда-то - индейский вождь,
каждый вполне постиг и кэнсё, и ом.
только ты, ты, ты - славный повод продать за грош,
все, что знал о себе, и уйти, обратиться в гром,

потому что весь мир лишается толку разом,
обретая мгновенно смысл другой природы.
понимаешь, что все, что ты делал - всего лишь база,
верхний слой, чешуя; а внутри прорастают всходы.
это страх. углерод пытается стать алмазом.
это дикая недостаточность кислорода.

это магия - та, что хлещет от сердца к пальцам,
это чувство, когда ты видишь ворота рая.
там, где будет тебе достаточно и абзаца,
те, другие, напишут тысячи книг о крае.
(а всего-то и нужно, что быть хоть чуть-чуть паяцем
и самураем).

это ты - та, что мне никогда не позволит сдаться,
даже об этом вряд ли
подозревая.


Может быть, ты подскажешь мне, как начать.
Чем зашивают порванный ветром парус,
кто в полномочии ставить на мне печать
берега, где даже нА день я не останусь.

Я никого не пытался втащить на борт,
я не смотрел на компас, набравшись ромом.
Если вдали горизонта виднелся порт,
я уплывал, чтоб ничто мне не стало домом.

Может быть, ты подскажешь мне, почему
якорь поднять и умчаться теперь так трудно.
Кто в океане построить сумел тюрьму
для никому ненужного в мире судна?

Ты улыбаешься, глядя в мои глаза.
Я на штурвале всем телом, но ты – повсюду.
Я ничего не сумею тебе сказать –
море не учит вести разговоры с чудом.
(с)

Есть такие слезы, которые надо выплакать обязательно, в любое время дня и ночи, выплакать, чтобы все внутри перегорело.
Стивен Кинг

Просто сводит с ума сладкий запах бензина,
Этот город аптек, такси, магазинов,
Здесь так любят читать ерунду на витринах.
Я открою секрет:

В этом городе нет рок-н-ролла,
Рок-н-ролла здесь нет.

Каждый день, каждый час ты плывешь по течению,
Шаг вперед, два назад - не имеет значения.
Здесь друг друга все знают по радостным сплетням
Из желтых газет.

В этом городе нет рок-н-ролла,
Рок-н-ролла здесь нет.

Я наверно прочел твои тайные мысли,
Здесь любовь не зачет, здесь всё тухло и кисло.
Можешь выйти на улицу голой,
Можешь вырубить свет.

В этом городе нет рок-н-ролла,
Рок-н-ролла здесь нет.
(с)

что заставляет
тебя бояться,
ждать меня у костра,
что заставляет тебя молиться, плакаться и терпеть -
тонкая память,
глаза и пальцы,
бледная гладь листа,
смерть как еще один славный повод
просто не умереть.

что заставляет мертветь всем телом,
прятаться у теней,
что заставляет
меня молиться
жаться у очага?
тонкие стены,
простое чувство -
чувство
ножа
в спине.

спроси меня как
воспитать убийцу,
как воспитать врага.


вот покуда срывает пробки и жжет в груди, постарайся не знать, что ждет тебя впереди, поздним утром с чужими, слепнущими людьми собирай свою злую жалость и уходи.
этой ночью, когда меня накрывает плеть, я стараюсь тихонько сдаться и умереть, усмирить в себе гнев и ярость, немую злость - не выходит, всех дыр не хватит, чтоб вышла кость. но пока я ращу дыру посреди груди - собирай свою злую жалость и уходи.

ты смеешься, я слышу, слышу твой детский смех - это кризис простого жанра телепомех, сбой в эфире среди сосудов моих, костей, старый выпуск вайомингских новостей; поменять бы эфирную сетку и омертветь. покориться, когда накрывает плеть.

не буди меня утром, вечером не буди, собирай свою злую жалость и уходи. (с)Сидхётт

Да, он в порядке, но непривычно бледен,
твердит о своей беде и своей победе.
Ты стоишь рядом, тебя накрывает медью
и ничего не важно, пока он жив.

Чувство вины ложится на плечи мягко,
чувство вины ворочается украдкой,
он отдает тебе его, как подарок,
волны его накроют тебя в прилив.

Ты его выносишь, как своего ребенка,
чувство вины заплачет тревожно, тонко.
Читать ему на ночь Скотта, Карреру, Бонка,
вскармливать грудью, плакать над ним, скулить,

молча шептать: «Ты сильный, ты слабый, мой,
главное, что ты жив и пришел домой,
ты — великан Исмир в город величиной,
нет никого, кто сможет тебя убить».

Он улыбается. Он затмевает солнце.
«Кроме тебя. Быть может, тебе зачтется».
Гвен просыпается. Сердце ее так бьется. (с) Сидхётт

воспоминание, выжженное на каждой моей кости
я - в бесконечных исследованиях, как в пропасти
ты - волна горячей энергии, твердый уверенный пульс
ты - то чувство, с которым, закрыв глаза, нажимают на спуск
запах соли, чужого жаркого тела - вот весь ответ
с тех пор, как ты расплескал меня по постели
я не могу стереть с себя свет
сколько бы меня не облепляла густая мгла
я не могу забыть то выражение твоих глаз
как будто ты нашел что-то, что очень давно искал
ночь вытекала толчками крови из разорванного виска
прощание - спазмом в горле, бесконечным шумом в ушах
если в пропасть должен быть сделан шаг - будет сделан шаг
я знаю, что ты вернешься, мечусь руками по оболочке стен
тишина залепляет жилы, ночами мне видится в темноте
пожирающее меня пламя - и пламя, пожирающее меня опять
я чувствую под моей кожей ожоги и пепел от головы до пят
от озвученного проклятья ничто не избавит. из жара бросает в озноб
но ты... я все еще берегу твою память
все еще жду твоей ладони на мой раскаленный лоб

***

беззаботней, говорят они, ты же любишь проще и резче
и стирают два года из памяти методом трещин
то ли ради развлечения, толи ради выгоды, то ли
там, где теплом толкалась двойная искра
остается чистое и пустое

***

я вычисляю координаты очередной планеты
я вырываюсь, ищу тебя.
где ты
нахожу. нутро надрывно растягивается и стонет
прижимаюсь к прозрачной стенке лбом и ладонями
снова слишком далекая точка. не дотянуться, пусть ты и рядом
кто установил этот неверный, неверный порядок
через надлом в моем разуме рывками течет усталость
от меня так мало осталось
в темноте я вижу огонь, тяну к нему руки - сжечь все законы

за стеклом громадное, старое во сне шевелится беспокойно

***

пульсирует болью пустота, где когда-то были лучи
он неосознанно ищет того, кто вылечит
вылечит

***

я просыпаюсь. вздрагиваю, как стекло дрожит от щелчка
разум и темнота в невыносимом сплаве
мои демоны склизкими щупальцами гладят меня по щекам
я сумею их побороть, приручить, возглавить
уничтожить, я сумею уничтожить всё, что мешает мне
что мешает нам. хватаю воздух губами - воздух исчез как будто
я скручу реальность в кольцо, я передвину сотни планет
если будет нужно
мне страшно, что ты забудешь, что я забуду
меня держит внутри только кожа, измученная от ран
обгоревший кокон, отчаянные обещания
зеркала мне больше не возвращают лицо обратно
и твое лицо тоже не возвращают

***

был спокоен, был как случайный вектор
ни о чем не задумывался, не терял покоя и сна
но вот встретил невероятного, невозможного человека
лучшего из всех, кого он знал
что-то хрупкое тонкое осторожное появилось
смеется сам над собой - мол, в голове перемкнуло что-то
ну совершенно точно подхватил инопланетный вирус
нужен только правильный доктор

***

рука напрасно и слепо опору ищет
агония наполняет тело, каждую клетку вспоров
будь он проклят, оставляющий после себя пепелище
разрушитель миров
с лицемерием в самодовольном взгляде
это его вина, что мне не выбраться из тюрьмы
я проклинаю его страшнейшим из всех проклятий
тем, что проклят я сам
тем, что прокляты мы
он отнял тебя у меня, он за это поплатится, он ответит
не сбежит от слов моих, от моего суда
пусть он кого-то полюбит больше всего на свете
пусть их жизни в нужной точке не пересекаются никогда
проклинаю его, проклинаю каждым всполохом мысли
он отнял тебя у меня
я кричу твое имя, выходит вой
эта реальность пылает, теряет последний смысл
это конец реальности, как таковой

***

запах соли слизи чужого тела горящей кожи
уничтожить
безжизненная оболочка ржавчина ненависть черный взрыв
каждое слово вопль отчаянный непрерывный
огонь безумно ревет и смыкается яростно на расколе
огонь догорает, оставив после молчание и золу

далеко во времени и пространстве в больничном покое
худой надломанный человек
все еще прижимается лбом к стеклу (с) Леди Лайя

у таких, как он, ничего не бывает просто;
в двух городах его любили, возводили ему дома.
в первом городе круглый год распускались розы,
а во втором никогда не кончался март.
и были еще два города - с рыжим солнечным светом в стёклах,
с негасимыми искрами в проводах.
теперь в одном из них даже имя его из памяти стерлось.
но в другом всегда его помнят - и ждут всегда.

а еще - река; упрямая, разламывающая скалы,
прорываясь насквозь, из тишины - вовне.
она его окутывала, обнимала - и отпускала,
и спасала от омутов, высверленных в ней.
и ладони его на ее волнах, и волны ее - как шелк,
и когда они соприкасаются, в мире слетают ограничения.

но куда бы он ни пошел,
его дорога всегда лежит против ее течения.(с) Леди Лайя

судьба имеет кнут и пряник
но поступает с нами так
как будто все мы мазохисты
и все боимся растолстеть (с)

ты пиши. я действительно всё читаю,
только слов не находится для ответа.
если честно, то я до сих пор не знаю,
как в тебе умещается столько света.

(с.) Ви Миловидова


к вечеру взрыв, к утру отшибает память
если уж боль, то старая, если рыбина, то слепая
целовать осоку сочащимися губами
чувствовать, как вода вокруг закипает

вдруг замечаешь, что в кожу уже вросла
покрытая ряской серебряная игла

это яблони и шиповник, взбалмошная жара
время затекающего в глаза раскаленного света
твердая мякоть, мягкая медная кожура
окровавленные стрелки древесных веток
кожа яблок становится прозрачной, как скорлупа
почти можно увидеть внутри что-то вязкое и живое

но рыбина, как уже говорилось, плывет слепа
ворочает тяжелой болезненной головою

это не рыбья голова, а свинцовый камень
он покрыт узором и необычайно зорок

это реторта с моими снами и яблоками
посмотрим, что вызреет дней через сорок


Полночь по Гринвичу, пересадка в каком-то аэропорту.
На обороте билета Алиса пишет письмо Коту.
Она не помнит адреса, а если начистоту,
то адресата не помнит тоже.

- Это хрестоматийный пример автоматического письма,
созданного при помощи блюдца, кофе и недостатка сна,
Я думала о тебе. Кажется, это была весна
два или три года назад, не позже.

И еще, - продолжает она в тетради из Лабораторного корпуса Б, -
как-то сам А. играл для меня на своей трубе,
и мне вдруг захотелось рассказать об этом тебе.
Но речь сейчас не о том.

У меня есть просьба - ты не мог бы тоже меня забыть?
Ш. был прав: если не думать о ком-то, его запросто может не быть,
и тогда наблюдатель сам до конца размотает нить,
не запутываясь с котом.

Пожалуйста, - говорит она в темноту, сидя в лесу у огня, -
ты не мог бы перестать возвращаться в прошлое день ото дня?
Мне будет спокойней, если ты тоже не будешь помнить меня,
а я не буду в шкафу скелетом.

А он ей пишет: Ты знаешь, любой мой ответ на этот вопрос
был бы чрезвычайно сложен или излишне прост.
Но когда-нибудь я все же открою бар "Перпендикулярный хвост",
там и поговорим об этом. (с) Маленький товарищ Микки-Маузер

тправляйся туда, где солёный хлеб тебе будет вкусен, пресен,
поживи среди сосен, попросись на постой к одному из местных,
до утра слушай древние сказки, заучи слова песен,
отвечай, если спросят; будь отрешён, легковесен,
прост и весел.

научись ходить за водой к реке, не задев затылком густой листвы,
различать щебет незримой утренней птицы, тяжёлый окрик совы,
работать, не покладая рук, не поднимая выцветшей головы,
невесомо ступать по земле, перепрыгивать рвы,
спать на охапке травы.

не называть себя мимоходом счастливым или свободным,
не считая себя таковым.

не лукавить; думать с тёплой нежной сытостью о прошедшем;
из подручного, лишнего медленно делать красивые вещи,
дарить их таким же пришлым, осиротевшим.
перезимуй, а потом уходи,
отправляйся пешим.

возвратишься вольным, беспечным,
несказанно разбогатевшим. (с)

воспоминание, выжженное на каждой моей кости
я - в бесконечных исследованиях, как в пропасти
ты - волна горячей энергии, твердый уверенный пульс
ты - то чувство, с которым, закрыв глаза, нажимают на спуск
запах соли, чужого жаркого тела - вот весь ответ
с тех пор, как ты расплескал меня по постели
я не могу стереть с себя свет
сколько бы меня не облепляла густая мгла
я не могу забыть то выражение твоих глаз
как будто ты нашел что-то, что очень давно искал
ночь вытекала толчками крови из разорванного виска
прощание - спазмом в горле, бесконечным шумом в ушах
если в пропасть должен быть сделан шаг - будет сделан шаг
я знаю, что ты вернешься, мечусь руками по оболочке стен
тишина залепляет жилы, ночами мне видится в темноте
пожирающее меня пламя - и пламя, пожирающее меня опять
я чувствую под моей кожей ожоги и пепел от головы до пят
от озвученного проклятья ничто не избавит. из жара бросает в озноб
но ты... я все еще берегу твою память
все еще жду твоей ладони на мой раскаленный лоб

***

беззаботней, говорят они, ты же любишь проще и резче
и стирают два года из памяти методом трещин
то ли ради развлечения, толи ради выгоды, то ли
там, где теплом толкалась двойная искра
остается чистое и пустое

***

я вычисляю координаты очередной планеты
я вырываюсь, ищу тебя.
где ты
нахожу. нутро надрывно растягивается и стонет
прижимаюсь к прозрачной стенке лбом и ладонями
снова слишком далекая точка. не дотянуться, пусть ты и рядом
кто установил этот неверный, неверный порядок
через надлом в моем разуме рывками течет усталость
от меня так мало осталось
в темноте я вижу огонь, тяну к нему руки - сжечь все законы

за стеклом громадное, старое во сне шевелится беспокойно

***

пульсирует болью пустота, где когда-то были лучи
он неосознанно ищет того, кто вылечит
вылечит

***

я просыпаюсь. вздрагиваю, как стекло дрожит от щелчка
разум и темнота в невыносимом сплаве
мои демоны склизкими щупальцами гладят меня по щекам
я сумею их побороть, приручить, возглавить
уничтожить, я сумею уничтожить всё, что мешает мне
что мешает нам. хватаю воздух губами - воздух исчез как будто
я скручу реальность в кольцо, я передвину сотни планет
если будет нужно
мне страшно, что ты забудешь, что я забуду
меня держит внутри только кожа, измученная от ран
обгоревший кокон, отчаянные обещания
зеркала мне больше не возвращают лицо обратно
и твое лицо тоже не возвращают

***

был спокоен, был как случайный вектор
ни о чем не задумывался, не терял покоя и сна
но вот встретил невероятного, невозможного человека
лучшего из всех, кого он знал
что-то хрупкое тонкое осторожное появилось
смеется сам над собой - мол, в голове перемкнуло что-то
ну совершенно точно подхватил инопланетный вирус
нужен только правильный доктор

***

рука напрасно и слепо опору ищет
агония наполняет тело, каждую клетку вспоров
будь он проклят, оставляющий после себя пепелище
разрушитель миров
с лицемерием в самодовольном взгляде
это его вина, что мне не выбраться из тюрьмы
я проклинаю его страшнейшим из всех проклятий
тем, что проклят я сам
тем, что прокляты мы
он отнял тебя у меня, он за это поплатится, он ответит
не сбежит от слов моих, от моего суда
пусть он кого-то полюбит больше всего на свете
пусть их жизни в нужной точке не пересекаются никогда
проклинаю его, проклинаю каждым всполохом мысли
он отнял тебя у меня
я кричу твое имя, выходит вой
эта реальность пылает, теряет последний смысл
это конец реальности, как таковой

***

запах соли слизи чужого тела горящей кожи
уничтожить
безжизненная оболочка ржавчина ненависть черный взрыв
каждое слово вопль отчаянный непрерывный
огонь безумно ревет и смыкается яростно на расколе
огонь догорает, оставив после молчание и золу

далеко во времени и пространстве в больничном покое
худой надломанный человек
все еще прижимается лбом к стеклу (с) Леди Лайя

у таких, как он, ничего не бывает просто;
в двух городах его любили, возводили ему дома.
в первом городе круглый год распускались розы,
а во втором никогда не кончался март.
и были еще два города - с рыжим солнечным светом в стёклах,
с негасимыми искрами в проводах.
теперь в одном из них даже имя его из памяти стерлось.
но в другом всегда его помнят - и ждут всегда.

а еще - река; упрямая, разламывающая скалы,
прорываясь насквозь, из тишины - вовне.
она его окутывала, обнимала - и отпускала,
и спасала от омутов, высверленных в ней.
и ладони его на ее волнах, и волны ее - как шелк,
и когда они соприкасаются, в мире слетают ограничения.

но куда бы он ни пошел,
его дорога всегда лежит против ее течения.(с) Леди Лайя


Милая Венди, зима подобралась ближе,
Над Неверландией тучи и мокрый снег.
Там, где когда-то ребята носились с визгом,
Стонут седые деревья в холодном сне.

Милая Венди, уютного дома стены
Крепче иных бастионов - разлёт не взять.
Я научился - сшиваю подошву с тенью
Каждую осень. Но тень норовит удрать.

Милая Венди, ты стала серьёзной дамой,
Взрослой и скучной: стираешь, готовишь, шьёшь.
Дочке пять лет. Ты всамделишной стала мамой,
Точно такой, как всамделишный серый дождь.

Милая Венди... Тебя хоронили утром,
Было светло. Тихой моросью плакал день.
Взрослость несёт с собой старость и смерть, не мудрость.
Я буду вечно любить тебя.

Питер Пэн.



Полночь по Гринвичу, пересадка в каком-то аэропорту.
На обороте билета Алиса пишет письмо Коту.
Она не помнит адреса, а если начистоту,
то адресата не помнит тоже.

- Это хрестоматийный пример автоматического письма,
созданного при помощи блюдца, кофе и недостатка сна,
Я думала о тебе. Кажется, это была весна
два или три года назад, не позже.

И еще, - продолжает она в тетради из Лабораторного корпуса Б, -
как-то сам А. играл для меня на своей трубе,
и мне вдруг захотелось рассказать об этом тебе.
Но речь сейчас не о том.

У меня есть просьба - ты не мог бы тоже меня забыть?
Ш. был прав: если не думать о ком-то, его запросто может не быть,
и тогда наблюдатель сам до конца размотает нить,
не запутываясь с котом.

Пожалуйста, - говорит она в темноту, сидя в лесу у огня, -
ты не мог бы перестать возвращаться в прошлое день ото дня?
Мне будет спокойней, если ты тоже не будешь помнить меня,
а я не буду в шкафу скелетом.

А он ей пишет: Ты знаешь, любой мой ответ на этот вопрос
был бы чрезвычайно сложен или излишне прост.
Но когда-нибудь я все же открою бар "Перпендикулярный хвост",
там и поговорим об этом. (с) Маленький товарищ Микки-Маузер

тправляйся туда, где солёный хлеб тебе будет вкусен, пресен,
поживи среди сосен, попросись на постой к одному из местных,
до утра слушай древние сказки, заучи слова песен,
отвечай, если спросят; будь отрешён, легковесен,
прост и весел.

научись ходить за водой к реке, не задев затылком густой листвы,
различать щебет незримой утренней птицы, тяжёлый окрик совы,
работать, не покладая рук, не поднимая выцветшей головы,
невесомо ступать по земле, перепрыгивать рвы,
спать на охапке травы.

не называть себя мимоходом счастливым или свободным,
не считая себя таковым.

не лукавить; думать с тёплой нежной сытостью о прошедшем;
из подручного, лишнего медленно делать красивые вещи,
дарить их таким же пришлым, осиротевшим.
перезимуй, а потом уходи,
отправляйся пешим.

возвратишься вольным, беспечным,
несказанно разбогатевшим. (с)

говорить не посмел - сиди теперь и строчи. "я отдал тебе и бессонницу, и ключи, я позволил себя погладить и приручить, ну о чем ты молчишь, о чем ты сейчас молчишь.

что тебе предложить, покуда я пуст и гол, ну вот разве надежный дом и накрытый стол, ну вот разве спасти от от бурь, отгоняя боль; почему ты смеешься, будто бы режешь вдоль.

почему лишь с тобой я крепко и долго сплю. без тебя даже кости держатся на клею. я смотрю и молчу о том, как тебя люблю - это полупрозрачный танец. постыдный блюз.

это бог нас сшивает - криво, наискосок, чтобы ты без меня смогла, ну а я не смог; из чего застрелиться - браунинг или глок?"

он молчит, в небе тишь, тулузский, вишневый сок.
она смотрит и смотрит прямо ему в висок. (с) Сидхётт

все в голове, помимо - сухой остов, спектр, сведенный к паре простых цветов, черный не белый, белый не так уж черн, я - не убит, не ранен, не обречен.
книжки, семья, работа, цветущий кактус; упомянули в "новой газете" как-то; умею в слова, от которых по сердцу брешь, а сам пустотелый голем - бери и режь. где-то грудной элемент изнутри изьят. нечем заполнить - незачем заполнять.

парочка чтений, четвертая сотня текстов; знаю, слова не тесто, но лучше б тесто. вот бы простые вещи нести, как щит - пек бы себе торты и варил борщи, и из себя не дергал бы потрохов. все, что угодно, лучше таких стихов.

вроде подрос, отрастил плавники и жало, в текстах уже почти не давлю на жалость, приучился не пачкать сердцем своим скрижали - а мои бывшие женятся и рожают, белая жизнь, работа, семья, режим.
двадцать один. не умер, не одержим. мысли горят, но что от того горения?
ужас.
и возбуждение. (с) Сидхётт



Хьюстон, у нас проблемы..

Понимаете, Хьюстон,
здесь, где нет других людей,
социальных взаимодействий и эмоциональных привязанностей,
стерильной суеты супермаркетов,
сотен и тысяч лиц, что окружают тебя повсюду,
здесь остаешься только ты.

Один среди всей этой пусто-ты и темно-ты.

Удвоение одиночества, Хьюстон,
это когда не с кем разделить
и нет возможности поделиться,
потому что есть только ты и этот мир,
не имеющий ничего общего с разумом,
чувствами,
словами.

Медленные танцы галактик,
доверчивая обнаженность лун
и снежное кружево звезд –
все это лишь неловкие эпитеты,
которым никогда не передать Настоящее,
и, понимая это, ты остаешься в полной тишине.

Наедине с красотой.

Отбой, Хьюстон.
Мне кажется, что проблемы – у вас.

пограничная скорбь.
небо гулкое, как в апреле. и никто сюда не приходит, на самом деле. я молчу, за двоих тяжелый ношу рюкзак, а мой брат...
у него всегда есть, что рассказать.

мы стоим здесь пятнадцать зим, и мы знаем, как
выжить в тьме и пыли:
заполни водою бак.
если нужно не спать - собирай по утрам женьшень.
стоит ночью разжечь костёр - ты уже мишень.

брат обводит губами дуло.
небо выжжено добела.
наши карты - дерьмо, и плохи у нас дела, беспросветная тишь, тяжелая голова.

что до права живых - мы знаем свои права. (с)Сидхётт

и вот думаешь - "все уже, отпустило, на такую боль разве хватит силы, разве я не слишком тебя любила, сколько можно плакаться и скулить. я устала жить посреди клоаки, я устала мелочи чтить, как знаки". а потом все равно начинаешь плакать, и не можешь это остановить. и вот так ты славно проводишь ночи - запятые там, где пора бы точку, и тоске любима ты больше прочих, потому она не уходит прочь. заползает внутрь, сидит под кожей, ей тепло там, радостно, бестревожно, а ты жить не можешь, и спать не можешь; вот же было утро? а снова ночь.(с)Сидхётт

послушать шепоты прибоя
на берег выбросился кит
услышав ругань жен рыбацких
он умер сразу же в тоске


эксперт-тортовед
сгущенка тосты сыр печенье
на общей кухне в полусне
дымит на грязной плитке кофе
нектар студенческих богов



И покуда речной рыбешке гнить с головы,
на могильниках вырастать золотой траве,
и покуда в степях зеленый растет ковыль,
ты стоишь за моей спиной, источаешь свет.

Я хотел бы остаться подле тебя на Вы
и носить тебя в рукаве.

И не то что готовить ужин или обед –
обеспечивать мир, который не взять беде.
Кто несет с собой лёд, кто приносит на лбу эмет,
ты идешь на войну –
возвращаешься по воде.

Мне нужны эти сотни слов, эти сотни лет,
проведенные не в упряжке -
в одной ладье.

Я не то что люблю, скорей говорю на Вы,
Тот тип дружбы в котором
дышишь
боготворишь.
И покуда речной рыбешке гнить с головы,
и пока в устье рек зеленый растет камыш,

у тебя в глазах блеск натянутой тетивы,
у меня в ушах грохот,
затем наступаешь тишь.(с)Сидхётт

Лучше тебе не знать из каких глубин
добывают энергию те, кто отчаянно нелюбим,
кто всегда одинок словно Белый Бим
Черное ухо;
как челюскинец среди льдин -
на пределе слуха -
сквозь шумной толпы прибой
различить пытается хоть малейший сбой
в том как ровно, спокойно, глухо
бьется сердце в чужой груди.

Лучше тебе не знать из каких веществ
обретают счастье, когда тех существ,
чье тепло столь необходимо,
нету рядом; как даже за барной стойкой
одиночество неубиваемо настолько,
настолько цело и невредимо,
что совсем без разницы сколько
и что ты пьешь -
ни за что на свете вкуса не разберешь,
абсолютно все оказывается едино;
и не важно по какому пути пойдешь,
одиночество будет необходимо,
в смысле — никак его не обойдешь.

Лучше тебе не знать из каких ночей
выживают те, кто давно ничей;
как из тусклых звезд, скупо мерцающих над столицей,
выгребают тепло себе по крупицам,
чтоб хоть как-то дожить до утра;
лучше не знать как им порой не спится,
тем, кто умеет читать по лицам -
по любимым лицам! -
предстоящий прогноз утрат.
Тем, кто действительно будет рад,
если получится ошибиться.

Лучше тебе не знать тишины, говорить, не снижая тона,
лишь бы не слышать в толпе повсеместного стона:
чем я ему так нехороша?
чем я ей столь не угоден?
Громкость — самая забористая анаша,
лучшая из иллюзий, что ты свободен;
и ещё — научись беседовать о погоде,
способ всегда прокатывает, хоть и не нов,
чтоб любой разговор вести не спеша,
лишь бы не знать из каких притонов — самых безрадостных снов -
по утрам вытаскивается душа.

Лучше тебе не видеть всех этих затертых пленок,
поцарапанных фотографий -
потому что зрачок острее чем бритва;
лучше не знать механизм человеческих шестеренок,
у которых нарушен трафик,
у которых не жизнь, а сплошная битва -
и никто не метит попасть в ветераны:
потому что их не спасет ни одна молитва,
никакой доктор Хаус не вылечит эти раны.

Лучше тебе не знать ничего о них, кроме
факта, что те, кто всегда живут на изломе,
отлично владеют собой и не смотрятся лживо,
если хохочут, будто закадровым смехом в ситкоме;
что те, кто всегда веселы, и ярко сияют, и выглядят живо —
на деле
давно
пребывают
в коме.

© Александр Микеров

+++
Стою на крыше, глядя с парапета,
Как занялся рассвет на берегу.

Так много было выпито и спето,
Но как-то слишком быстро, на бегу.
Как будто бы я ждал чего-то с мая:
Вот-вот, настанет лето, и тогда!...
Как будто бы я жил, не понимая,
Как убегает время в никуда.
Подобно строчке важного куплета,
что вытравил из памяти этил,
Я пропустил очередное лето –
не сквозь себя, а мимо пропустил.
На горизонте – осень, и над нею
Багровый свет очередной зари.

Сегодня ночью стало холоднее
Снаружи
и немножечко
внутри. (c)


Есть много законов, мой мальчик, но в джунглях все сводится к одному. Если ты ничего не значишь – уйдешь во тьму, потому что смысл в том, что имеет смысл, остальное - добыча тьмы. В джунглях находится Индия, о которой знают только дети и старики, их тела из сандала слажены и крепки, их зубы белы, как бивень царственного слона, Индия проявляется в них сполна. В джунглях рождаются женщины с сияющей кожей, с волосами черными, как смола. Индия их покоряла, но не смогла. Их руки покрыты мехенди, их сари оранжевы, как закат. Приезжий денди достает объективы из рюкзака, поправляет светлую шляпу, выбирает ракурсы поживей. Фотографии он покажет потом жене, чопорной англичанке, во время чая, примерно в шестом часу. Жена отметит, что Индия в этом, но, однако, не в этом суть.

Если ты спросишь меня, зачем я говорю тебе об одном, я отвечу, что желтые реки имеют дно, и серые реки имеют дно, даже если не разглядеть. Потому что реки тянутся по земле. И что посылает небо, то лес берет, и в сердце джунглей выживший стоит трех оставшихся в остывающих именах. И белый храм стоит на спине слона, и слон всегда идет, и вода течет…

Но я не говорю тебе ни о чем.
(с)

посмотри на себя. кто когда-то тебя не спас
сломанная кость, опухающая дрожь, металлический спазм
водяной болиголов
корневище - полное слов

есть в графском графитном замке чернильный пруд
там хищные сны цветут

только попробуешь сковырнуть - и не заметишь, как
огромное темное море поместится в позвонках
меж какими из них атлантида, меж какими даже времени нет
не узнаешь, если не проведешь ножом по спине
или ладонью - чтоб не была слаба
чтоб потом ее, словоточащую, приложить к губам
сколько на дне горячего, кричащего, стонущего
но ничего
от каждой боли, раздробленной на слова
очередная глубинная тварь жива
хуже падать в пустой бессмысленный лист, не сказав ни сна
вхолостую выпотрошенная тишина

посмотри на себя. как красиво легкие залепляет вода
чтоб никто тебя не спас от этого

никогда (с) Леди Лайя

Каждую ночь мне снится родной Канзас.
Страшила не спас меня и дровосек не спас,
И эта дорога из желтого кирпича
Так мучительно горяча, что хочется закричать.
Но не о том рассказ.
Я слышу голос, он говорит мне:
«Ткани тонкие, Элли, просыпайся и убегай.
Там в котле у Гингемы начинается ураган,
Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.
Тебе будет страшно, Элли, закрой глаза,
Но только не помогай.
Птице в зрачке прицела вылететь из кустов,
Охотникам - проходить эти семь цветов,
Урагану – разрушить город, городу – вырасти из руин.
Всему свое время, Элли, решишь умереть – умри,
Каждый подходит к смерти, когда готов».
Он говорит мне: «Я не Гудвин, Элли, и даже уже не бог.
Каждое чудо тебе причиняет боль,
Поэтому больше не будет моих чудес,
Будет чужая сказка, дремучий лес,
Не оставайся здесь, Элли, Господь с тобой».

Я смотрю на небо и вижу черный на синеве,
Значит, скоро мой домик снова поднимет вверх,
Выше туч, пронизанных солнцем, выше солнечного луча.
Над радугой над дорогой из желтого кирпича,
Над каплями на траве.
И я говорю ему: «Забирайся, ветер крепчает, пора лететь.
Если хочешь чуда – подожди его в пустоте,
В глубине урагана, со смертью на коротке,
Подержи ее, как собаку, на поводке,
Приручи, потому что ты тоже один из тех.
Ты же знал, где кончалась дорога, сидел фазан.
Охотники шли, и ты им не рассказал.
Ураган закончится, выплеснет семь цветов,
Ты готов ко всему, а к этому не готов.
Когда тебе страшно, не закрывай глаза.

А потом мы летим с ним, и внизу начинается новый мир.
Я смотрю, как он населяет его людьми,
Ставит на поле чучело, дровосека ведет в лесу.
Дровосек шагает, топор качается на весу,
Лес на ветру шумит.
Где-то идут охотники, радуга прячется в облака,
Изумрудный город виден издалека,
И горит дорога из желтого кирпича.
Он улыбается: «Чтобы не заскучать,
Чтобы нам никогда друг с другом не заскучать…»

Просыпайся, Элли,
знаешь, который час?
(c)


нет врагов, кроме тех, что ты сочиняешь сам,
наделяешь их кровью, плотью и смертной злобой.
что до него, живущего по часам,
то он в состоянии сделать врагом любого.
что до меня с привычкой любить вслепую,
не зная о том, насколько любовь слепа,

то меня он извлек, как врач извлекает пулю,
засевшую в центре лба. (с) Сидхётт

А он ей - ни цветов, ни песен, давно ни мысли о ней, ни звука,
А она для него - непролазные дебри, закрытая книга джунглей,
Расставались-смеялись, как дети в продлёнке: пора,отпусти мою руку,
Уходили без чувств и топтали ногами крамольные красные угли.

Проходили недели - не спеша еле-еле, - всё мечталось его окликнуть,
Всё мечталось придти под её балкон, бросить мелким камушком в окна.
Проходили недели,а они не сумели до конца к пустоте привыкнуть,
Чтоб,увидя её со спины его слишком близко - совсем не дрогнуть.

Неудобно...Вокруг ходят люди,которых скоро уже не станет.
Беспредметно роняют взгляды в асфальт, каблуками выводят ноты.
Она думает:когда город умрёт,не оставив камня на камне,
Мне б хотелось остаться с ним безымянной,воздухом, сказкой о ком-то.

Она вслух говорит: я забуду тебя очень скоро - до первого снега,-
Тихо-тихо недавно было внутри,так откуда же столько шума?
А он смотрит в глаза на прощание и быстрым голосом: "Я начал бегать,
Полтора километра - каждое утро.Чтоб о тебе не думать."


Гость мой умер, все ниже и ниже он спускается в ущелье,
Я все еще вижу его, вижу как даль спутывается с его волосами.
И ночью когда звезда серпентинится, серпентинится
Его эхо в моем сердце, гость мой умер.

Смех, обувь, скрипка из наших встреч,
Мы сидели и пили вино, или спали в новых словах,
И у нас были мгновения, когда мы выпрыгивали
Из трясины времени; и мы осознавали это.

Теперь он где-то впереди, имя его нашло отдых, нашло отдых время его.
Я высвобождаю свои ноги из ущелья и иду
Назад по тропе, ее узость и ширина отзываются вместе с эхом
Я и ничто, мой частый гость с той стороны.

Есть ли здесь другие пейзажи, спрашивают дети иногда.
Я выношу из ущелья камни и дарю каждому из них
Серпентин, серпентины, и они берут их будто яблоки или мак.
Ведь однажды мы уснем в словах, которые однажды взломали.


Облако

Я говорю об убийстве нескольких человек

Ведь дым создал из себя облако
А внизу пасутся коровы, перед тем как их съедят
Ведь корова создала из себя корову

Внизу я говорю об убийстве нескольких человек
А сверху слово находится в своей обители
Ведь его идея создала из себя облако

Внизу пасутся дети перед тем как
Можно будет увидеть внуков детей
Ведь ребенок создал из себя ребенка

Я говорю о словах в их обителях
Я говорю о газете, которая прочтет меня до дыр
Ведь нечто черное создало из себя человека

Внизу он кутается в свои путы
Перед тем как увидеть зиму
Ведь ребенок создал из себя корову

Внизу я говорю о газете, которая прочтет меня до дыр
А сверху находится убийство нескольких слов
Ведь эта идея создала из себя дым

Внизу зима
Которая смотрит на своих внуков
Ведь убийство создало из себя облако

Я говорю об убийстве нескольких человек
(c) Роберт Шиндель, перевод – Ал Пантелят


обнимаю ее, очень теплую, сипло шепчу спасибо
спасибо. она перевернула мой мир
в нем ничего не болит достаточно сильно
не загораются связи между людьми

а ты мертв
и это невыносимо
ты мертв, прекрати, прекрати это, черт возьми

она пытается обнять в ответ, но его сердце слишком огромно
не сжать, не обхватить руками
ей кажется, будто по левую руку пропасть. идет по кромке
в животе раскаленный камень

как же ты ищешь все эти стертые знаки?
как у тебя выходит так ловко?
просто надень себя наизнанку
делов-то

он дергается болезненным сочащимся краем
он ближе всех к тому месту, где не сгорают
он единственный знает ответ на общий вопрос
и каждой мозговой шестерней, подменяя тени
ждет его возвращения - поцелуем в сломанное ребро
в легкие, перемолотые падением

она смотрит другому прямо в глаза и врет
время сжимается бледным тягучим медом
не будь мертвым
пожалуйста, не будь мертвым
из нее рвется пламя, она зажимает рот

тик-так
вот так в подземелье поезда
к часовому пульсу тянутся провода


он растягивает губы
снова переходя на главную роль
длинные белые руки
черный язык
голова с дырой
как бы он ни старался
ему умереть никак не суметь
сложно быть мертвым, когда жива твоя кровеносная сеть
в каждом из них
в каждом выжженном сердце война с тех пор
мор (с) Леди Лайя

предостережение: не читайте это стихотворение

сегодня ночью, шел триллер
о старухе, тщеславная, она
окружила себя
множеством зеркал

дошло до того, что в итоге она
заперла себя изнутри и вся
ее жизнь стала
зеркалом

однажды селяне ворвались
в ее дом, но она была слишком
быстра для них. она исчезла
в зеркале
и каждый владелец, который покупал дом
после случившегося, терял возлюбленного ради

старухи в зеркале:
вначале девчонка
потом молодая женщина
после - муж молодой женщины

голод этого стихотворения легендарен
он забрал множество жертв
валите от этого стихотворения
оно тянет вас за ступни
валите от этого стихотворения
оно тянет вас за ноги

валите от этого стихотворения
оно прожорливое зеркало
вы внутри этого стихотворения. по
пояс
никто вас не слышит, не так ли?
вы уже чувствуете его
отрыжку
об этом стихотворении не останется преданий
вы не можете закричать из этого стихотворения
расслабьтесь и будьте с этим стихотворением

двигайтесь и входите в это стихотворение
не вырубайте это стихотворение
у него ваши глаза
у него ваша голова
у него ваши руки
у него ваши пальцы
у него кончики ваших пальцев

это стихотворение - читатель и
читатель - это стихотворение

статистика: американский комитет по пропавшим без вести сообщает,
что в 1968 году исчезло более 100,000 человек, не оставив
никаких улик и следов, кроме воспоминаний своих друзей
(с) Измаил Рид

когда все засыпают в доме
олег тихонечко встает
крадется в кухню точит ножик
и мрачно режет колбасу

— Ты слишком самокритична.
— Вовсе нет, просто я тупая, страшная и у меня поросячья мордочка.

И спросит Бог:
- Никем не ставший,
Зачем ты жил? Что смех твой значит?
- Я утешал рабов уставших, — отвечу я.
И Бог заплачет.
(с) Игорь Губерман

толян отжал айфон у лоха
купил водяру закусон
и целый вечер водиночку
рыдал над томиком камю


раненые поднимаются, путая чужие шепоты со своими
чем раньше темнеет, тем чаще рвутся грубые швы на горле
август отличается тем, что у него есть имя
если имени нет - это не август, а что-то совсем другое
кто скрывается от солнца в холмах шестеренок и пыльных карт
выцветает в сухую ломкую тень
каждый второй хочет стать космонавтом или смотрителем маяка
чтобы видеть вокруг море звезд или просто море - а не людей
но каждый второй жмется ртом к ладони под резким приливом чувств
задыхаясь, распутывает бинты медленно и неумело

единственное, чего я хочу
чтоб у тебя никогда ничего не болело (с) Леди Лайя


Умирать -
это как автостопом
приехать ночью
в незнакомый город,
где холодно,
льет дождь,
и ты опять
один.

Внезапно
все фонари на улице
гаснут,
и наступает
кромешный мрак,
такой,
что даже здания
боятся
друг друга.

Ричард Бротиган



Раскольникова.
north.
если в этом огромном море
не хватает места двум маленьким кораблям,
и один из них берет другой на таран,
ломая борт пополам, -
куда уж нам.

я подношу твою смуглую руку к бледным своим губам.

в этом огромном мире тесно двум маленьким нам:
у меня багаж в три чемодана бесценных драм,
ты, раздвигая на картах ноги границам стран,
разрушаешь все на своем пути, как ураган.

а я руки твои как подорожник прикладываю к язвам ран.

в этой хрупкой вселенной нет места огромному мы,
ты станешь героем без галстука первой микровойны,
потопив, белых флагов не замечая,
мои трехпалубные корабли,
расположенные по вертикали.

я сдаюсь на милость тебе, но милости не ожидаю.

и стреляюсь, приставив к пульсирующему виску палец,
твоей «Александрой» иду на дно, улыбаясь.


Ты не поверишь, как хочется острым стилетом
вскрыть так, как учат врачей, прутья клетки грудной
и соскоблить всё, что начертано этим летом
на рёбрах моих безучастным, холодным тобой.

В мире всё завершается, у всего есть свой срок,
почему не становится легче от понимания этих законов?
Почему я надеялся прежде, что всё же усвоил урок?
Почему так внезапно к тебе как цепями прикован?

Как мне вспомнить о крыльях, что могли удержать и двоих?
Как вернуться в начало, к осеннему волшебству?
Как о сказках напомнить, что были для глаз лишь твоих?
Как мне угли раздуть, как помочь возродиться костру?

Я не верю. Не верю! Проклятье! Проклятье!! Проклятье!!!
Ненавижу весь мир всеми фибрами мёртвой души!
Ненавидя, сквозь зубы прошу: "Верни моё счастье!"
Не вернут, хоть ты в небе посланья пиши.

Я себя целиком отдавал тебе, не жалея ни песни, ни вздоха,
душу, сердце и силы, что были, собрал для тебя по крупицам,
но понять не могу, почему без тебя мне вдруг стало так плохо,
я ведь рядом с тобой, я душой с тобой напрочно слился.



здравствуй, боже
я никакой не воин

я борюсь с собой ежечасно, а толку нет
даже он всегда был за меня до конца спокоен
а теперь все кричит, стал голодный до сигарет.
и я строю себя, а выходит, что только рушу
все монахини в кельях валяются на полу

меня нервы секут внутри, а отчаянье бьет снаружи
все мои откровенья вода превратит в золу
получается: смыслы искать уже нет
никакого смысла?

я ему говорю: мне безумно страшно,
говорю: обними меня. и петлею на шее висну
потому что руками слаба и все нервы сдали.

мы должны быть, - ты слышишь? - вместе с тобой в финале
потому что теперь мы видели как все будет
мы еще не готовы полностью,
но хотя бы про это знаем.
(с)
Одни называют ее чудачкой
И пальцем на лоб - за спиной, тайком.
Другие - принцессою и гордячкой,
А третьи просто синим чулком.

Птицы и те попарно летают,
Душа стремится к душе живой.
Ребята подруг из кино провожают,
А эта одна убегает домой.

Зимы и весны цепочкой пестрой
Мчатся, бегут за звеном звено...
Подруги, порой невзрачные просто,
Смотришь - замуж вышли давно.

Вокруг твердят ей: - Пора решаться.
Мужчины не будут ведь ждать, учти!
Недолго и в девах вот так остаться!
Дело-то катится к тридцати...

Неужто не нравился даже никто? -
Посмотрит мечтательными глазами:
- Нравиться нравились. Ну и что? -
И удивленно пожмет плечами.

Какой же любви она ждет, какой?
Ей хочется крикнуть: "Любви-звездопада!
Красивой-красивой! Большой-большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!"


Сердце моё - корабль из поднебесья.
Я - капитан, но еле держу штурвал.
Матросов не считано, кубрик давно им тесен,
но ни один доселе не умирал.
Кто-то подобран с острова, кто-то с рея
снят за мгновенье до, кто - явился сам
о сухопутной копоти не жалея,
сразу поверив встреченным парусам...
Так и живут безумной толпой пиратской,
так и считают вместе со мной года.
И не уходят сами ни в рай, ни в ад свой.
Ни одного
ни высадить, ни отдать.

Сердце твоё - суровая субмарина.
Куда нам с подводной лодки на глубине?
Вот и сидим, а берег проходит мимо,
А может быть, берега больше в помине нет.
Есть донные рыбы, хребты кораблей уснувших,
Есть тени времен, скользящие по волнам.
Когда-то мы жили на суше. Кто помнит сушу,
Того субмарина делает частью дна.
Мы курим в кают-компании, воздух синий,
И гулкие стены скрывают далекий мир...
Мы люди, принадлежащие субмарине,
Когда-то созданной этими же людьми.

Сердце, как всё, что движется - многолико.
Парус в тумане - сразу не разглядеть.
Кто-то по берегу стелется повиликой,
кто-то пускает плот по большой воде,
кто-то с обрыва с криком сорвался чайкой,
кто-то дождинкой пал на пожар виска...
Только одно неизменно - в нём нет случайных.
Значит и - лишних. Некого отпускать.
И не уходят.
А если бы и хотели -
ни одного не выпущу, не отдам.
Без них даже в море - безвременье, штили, мели.
Без них я - седой свихнувшийся капитан.

Сердце - податливо. Трепетна субмарина
к тем, кто когда-то был и кто будет - в ней.
Сердце подводного судна едва ль отринет
тех, кто, не ведая страха, залег на дне.
Каждый, кто сохранился в ней - неслучаен,
значим, осознан и неотпускаем впредь.
Каждый. Будь то сорвавшийся криком чаек,
или забывший, что значит земная твердь.
Годы идут под знамением синих бликов:
все проще, когда о суше приказ - не знать.
Но кто-то однажды придумает материк и
лишит капитана привычных времен и сна...

...и каждый - прощён заранее. Априори.
какой-бы погром на судне ни сотворил.
Ведь море жестоко, но справедливо море -
сбросил балласт и снова над ним пари.
Души не камни, чтоб их отпускали за борт.
Горечь - тяжелый и самый ненужный груз.

На берегу в немом ожиданье замер
тот, перед кем из шторма я появлюсь.(с)

смысл в том, что каждая осень - это одна и та же осень,
через хребет проходящая, словно ось,
и реальность истончающая. кажется, выдохнешь - всё разрушится.
поэтому следишь за дыханием и, выходя наружу,
идешь осторожно, концентрируясь на каждом движении, как на строчке,
потому что весь мир - прозрачный и с бешеным свистом несется прочь.
смысл в том, что теряешь уверенность даже в земле под ногами,
в разнице между сном и явью.
старательно не моргаешь,
как будто всё страшное и большое вдруг оказывается близко -
черные дыры, кораблиные кости, улицы сломанные и мглистые.
вскрывается каждая боль, все шкафы и ящики.
внутри тебя страх, воспаленный осенью, непреходящий.
смысл в том, что ты одинок перед этим страхом, сейчас и здесь
нельзя говорить, что подкроватных монстров нет, когда они есть
смысл, собственно, в тех, кто чувствует, когда тебе болезненно и ужасно
и помогает все-таки удержаться © Леди Лайя


какая ошеломительная игра была на твоей флейте,
в которую ты вталкивал своё неотразимое дыхание;
бегло двигались пальцы, оставляя влажные пятна на клапанах,
будто их болезненные края сочились лимфой,

как веточки после обрезания - вот хрустит валежник в ночи,
когда по тропинке идут голые люди,
которым не скрыться от ускользающих звуков; мы таим свой стыд
и выбегаем навстречу странникам лесным,
склоняя головы; я зарылся в твоё
родимое пятнышко -

оно стало норкой из пожухлой травы сгоревшей музыки,
и своими белыми ладонями ты освещал мне
борозды стихотворения,
которое так бережно мы вынашиваем с тобой
в сокровенности нашей

(с) Бернд Игель, перевод Александра Белых

Лучший друг

Джонни решил в такую сыграть игру:
Собрал всех друзей:
«А знаете, я умру.»
/Он говорит, а голос его дрожит/
«Врач мне сказал, две недели осталось жить,
Врач мне сказал, будет больно, ну, сущий ад,
Что умереть я сам буду даже рад. »

Расстроились все,
И плакали,
И скорбя,
Одни говорили «как же мы без тебя?»
Вторые сказали к другому сходить врачу,
А третьи участливо хлопали по плечу.

К вечеру Джонни оплакали все вокруг.

И только один, самый лучший и верный друг
Подумал секунду, накручивая усы...
Сказал:
«Я достану морфий, чувак.
Не ссы.»

спи, малышка. пока тебе снятся сказки и звезды
я молюсь: пусть наш мир окончательно не порвется
мы не сложим руки, справимся с бедами сами
пусть не вспыхнет земля, и не схлопнутся небеса, и
пусть отчаяние не достигнет того предела
когда мы совсем не будем знать, что нам делать
мы всё вынесем – и не такое еще выносили
пусть не случится того, что мы станем бессильны

потому что иначе
он придет
привлеченный запахом нашей боли и плача
из-за лопающихся звезд и занебесного грома
огромный
он поможет, всезнающий, будто бы добросердечный
как по волшебству залатает раны. он нас излечит
он исправит всё, что казалось навеки сломанным
и исчезнет – мгновенно и не сказав ни слова

мы заколотим окна, запрем все двери
мы проверим все выходы, каждую щель проверим
но первой же ночью, его подчиняясь власти
всё распахнется настежь
и глаза распахнутся – наполнились и опустели
ты, малышка, поднимешься с теплой своей постели
чуть покачиваясь, крепко сжимая в руке игрушку
и безвольно пойдешь наружу
и братишка твой, и друзья твои, и подружки

он будет стоять в конце улицы, нелепый до страха сон
длинные ноги неловкие плечи криво слепленное лицо
он будет стоять и ждать, и к его триумфу, к его победе
молчаливо и сонно проследуют дети
вереницей. сколько им ни кричи – не дозовешься ответа
с глазами мертвых – лужами звездного света
и он, улыбнувшись, призывно раскинув руки, изломанной тенью
навсегда уведет за собой наших детей

только этого не случится, милая, не случится
всё останется беззаботным, спокойным, чистым
мир наш не заболеет, не заболеет
спи, малышка. и поскорей становись взрослее
обережную синюю нить намотав на безымянный палец
до утра спи сладко и крепко, не просыпаясь


она поднимает голову
смотрит мутно

будто прислушивается к чему-то (с) Леди Лайа


Вдыхай для меня, гори со мной, говори,
Нет ничего, что стоит хранить внутри.
Нет ничего, что стоит хранить вовне.
Каждая наша встреча ведет к войне,
Каждый твой шаг приводит тебя
Ко мне.

В ударе на пораженье - немного толку, проще убить, чем пестовать, убеждать. Он только щурится, и отдувает челку, и улыбается, руку в кулак зажав; ярость бушует в нем - черствая, ножевая. Море огня в груди у него трубит.
"Ну же, убей меня, я тебе позволяю. Я опускаю руки, а ты - руби".

Сколько не прячься за крепким отца плечом,
Каждый твой шаг неверен и обречен.
В тебе столько сил - ты гром, ты гроза в прилив,
Но ты побежден, поскольку ты слишком жив.
Дай мне побыть простой ледяной водой,
Дай мне забыть о том, что бывает "до",
Все, что знал о себе - стереть и начать с листа.
В голове стоит звон, блаженная пустота.
У тебя на предплечьях кровь, а в ладонях смерть.
Если долго учиться боли,
То не трудно ее стерпеть.

Металлический лязг меча о броню.
Я ни в чем тебя не виню.

Что за чудовище смотрит из всех зеркал, зачем столько яда в каждом бокале, отче? Кто в тот момент рукой моей управлял, кого мне убить, чтоб оставить все это в прошлом. Как мне принять твой трон, когда я мертвец, высушенный до капли и погребенный? Папа, я - твой наследник, и я глупец. Папа, когда твой мед стал таким соленым?

Мы обязательно встретимся в Рагнарёк,
И вот тогда все кончится, завершится.
Младшие боги встанут, уснет волчица,
С диким оскалом рухнет последний волк.
Это - рубеж и самый последний бой,
Лед и металл равны до последней грани.

В каждом протяжном вздохе и рваной ране
Ты обречен, поскольку ты слишком мой. (с)


Гость мой умер, все ниже и ниже он спускается в ущелье,
Я все еще вижу его, вижу как даль спутывается с его волосами.
И ночью когда звезда серпентинится, серпентинится
Его эхо в моем сердце, гость мой умер.

Смех, обувь, скрипка из наших встреч,
Мы сидели и пили вино, или спали в новых словах,
И у нас были мгновения, когда мы выпрыгивали
Из трясины времени; и мы осознавали это.

Теперь он где-то впереди, имя его нашло отдых, нашло отдых время его.
Я высвобождаю свои ноги из ущелья и иду
Назад по тропе, ее узость и ширина отзываются вместе с эхом
Я и ничто, мой частый гость с той стороны.

Есть ли здесь другие пейзажи, спрашивают дети иногда.
Я выношу из ущелья камни и дарю каждому из них
Серпентин, серпентины, и они берут их будто яблоки или мак.
Ведь однажды мы уснем в словах, которые однажды взломали.


Облако

Я говорю об убийстве нескольких человек

Ведь дым создал из себя облако
А внизу пасутся коровы, перед тем как их съедят
Ведь корова создала из себя корову

Внизу я говорю об убийстве нескольких человек
А сверху слово находится в своей обители
Ведь его идея создала из себя облако

Внизу пасутся дети перед тем как
Можно будет увидеть внуков детей
Ведь ребенок создал из себя ребенка

Я говорю о словах в их обителях
Я говорю о газете, которая прочтет меня до дыр
Ведь нечто черное создало из себя человека

Внизу он кутается в свои путы
Перед тем как увидеть зиму
Ведь ребенок создал из себя корову

Внизу я говорю о газете, которая прочтет меня до дыр
А сверху находится убийство нескольких слов
Ведь эта идея создала из себя дым

Внизу зима
Которая смотрит на своих внуков
Ведь убийство создало из себя облако

Я говорю об убийстве нескольких человек
(c) Роберт Шиндель, перевод – Ал Пантелят


Кто ты? Слова так ужасно зыбки, так что отныне на них табу.
Я не боюсь совершить ошибку и не хочу прекращать борьбу.
Вот я – сижу пред тобой с улыбкой.
Рисую эммет у себя на лбу.
Я буду здесь, я закончу дело, я воспитаю в себе бойца.
Вырезать, взрезать, окрасить белым все, что останется от лица.
Что остается – всего лишь тело, алая вяленая гнильца.

Что остается – дешевый хостел из крепких костей и мяса.
…Вот – все оказалось чертовски просто,
А ты боялся.


быть рядом с тобой – это просто стоять и слушать,
молча стоять и слушать удары в гонг.

кто кому дорог и кто кого уберег,
вспомню, когда мне станет немного хуже,
когда мне ребро литавр поранит горло,
когда барабанная палочка вспашет грудь.

как ритм внутри тебя замыкает круг,
так из меня твои прорастают корни,
не разорвать – по силе равны клейму.
каждая строчка рвется из ребер воем.

к боли всегда привыкаешь по чьей-то воле,
а отвыкать приходится
одному. (с) Сидхётт


никакого райского сада тебе, капитан, никакого.
такие, как ты, после смерти становятся статуями, или деревьями, или звездами,
не обретают покоя - продолжают хранить свой мир и защищать его.
или просто вдруг исчезают - каждый знает, что по очень срочным важным делам,
но они возвращаются.
каждый знает, что такие, как ты,
обязательно возвращаются - сразу же, как только станут нужны опять.
потому что их чувство долга сильнее.
их любовь - сильнее.
такие, как ты, почти не спят и не умирают навсегда, окончательно,
потому что на их месте образовывается настолько огромная пустота,
что мир не может ее вынести, не может вытерпеть такую утрату -
и поэтому изобретает способ вернуть их себе обратно.
и так они возвращаются обратно - даже с того света.

если бы только ты не любил мир так сильно, что предусмотрел даже это
и позаботился о том, чтобы на твоем месте не образовалось пустоты.
теперь ты можешь быть спокоен.
ты спокоен, капитан?
или ты так и блуждаешь среди призраков, холода и чувства вины?
таких, как ты, никогда не оставит чувство вины
за всех, кого они не спасли, за всё, что они не успели сделать или сделали неправильно.
никакого покоя тебе, капитан. покой - остальным.
никакого покоя тебе и никакого рая.

когда ты проснешься, то не будешь знать, проснулся ли ты,
не будешь знать, действительно ли ты спасаешь мир
или это просто попытка убежать от того, что ты давно мертв, и уже никого не защитишь.
но одно ты будешь знать точно - то, что ты должен делать.
это единственное, в чем ты всегда уверен.
была еще одна вещь,
но в своем последнем кошмаре ты потерял веру в нее.
веру в вас.
вот только ты слишком упрям, чтобы остановиться на этом. (с) Леди Лайя

@темы: ©

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Снилось, что нам отдают какие-то странные приказы. Говорят присоединиться к другой группе.
И всю ночь я нервничала, потому что не могла понять к кому и зачем. Кого убивать, что захватывать.
В 7.30 прозвенел будильник и с мыслью "фух, это был просто сон. Моей роте не...
подождите-ка...


а всё потому, что кто-то посмотрел 3 серии GK подряд х)

@темы: Сны

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Teen Wolf, Эрика/Лидия, агнсто-флафф, Pg-13

Эрика запутывается пальцами в волосах Лидии и целует её в сладкие губы.

Эрика запутывается пальцами в волосах Лидии и целует её в сладкие губы. Лидия обнимает её за плечи, прикусывает красные губы и не закрывает глаз. Они смотрят глаза в глаза.
У Эрики голодный взгляд. Не волчий, нет, человеческий. Соскучившийся по ласке. По чужому теплу. И Лидия дарит ей его.
У губ Лидии привкус ягодных леденцов. Черники и малины. И взгляд тоскующе-отчаянный. Как и у всех безутешно влюблённых. Лидия не влюблена в Эрику и от этого почему-то немного холодно.
И обидно.
Эрика зажмуривается и прикусывает губу Лидии до крови.
Лидия гладит её по спине и целует в закрытые веки. Она ведь не обещала вечной любви.
Эрика не открывает глаз. Потому что она поняла, что чувствует. Потому в её глазах теперь слишком многое. Слишком много чувств и эмоций, и ей не хочется выливать их на того, кто не готов принять их.
Кто не хочет принять их.
Лидия целует её в красные губы и переплетает свои пальцы с её.
Тёпло и нежно. Оголодавший по этим чувствам волк распахивает глаза, пытаясь ещё и увидеть их.
Они встречаются взглядами.
И тепло наполняет Эрику до краёв.

@темы: Teen Wolf, Фанфики

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Упоротые сны вернулись ко мне.
Во вчерашнем сне мы с Хиддлстоном душили какую-то мерзкую, вопящую блондинку, которая почему-то встречалась с моим бывшим О_о
А Киллиан Мёрфи снимался в гей-порно.

А сегодня во сне я ругалась с матерью и носилась по ледяному замку с фотиком.
Но не могла ничеuо зафоткать, потому что, то свет плохой, то люди мешают D:

Что с моим подсознанием? Почему он это выдаёт?

@темы: Сны

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я что-то, блядь, вот чего не понимаю.
Последние две-три серии Эллисон поступает, как полная мудачка, абсолютно не обосновано и просто пиздец эгоистично и пафосно, НО
Вы что. Её нельзя ненавидеть.
Почему? ПОТОМУ ЧТО ОНА ЖЕНЩИНА. Ах вы мерзкие слешеры, только гомоеблю одну видите и ненавидите тех, кто мешает ей.
"Ахаха все ненавидят Эллисон, мудаки тупые, один я в белом пальто стою, её оправдываю".
А почему тогда не ненавидят Лидию, там, Эрику? Они же тоже самки мешающие гомоебле.
Почему я не могу желать Эллисон смерти? Она, блядь, мучила Бойда и Эрику так, что даже Крис вмешался, охуев от её жестокости.
Да, я не могу простить ей Эрику.
И ещё меня бесит помешавшийся на ней Скотт, потому что блядь ФУ. Сколько соплей.
Они почти Эдвард с Беллой. И то у Стюарт не такое тупое лицо. Точнее, не такое пафосно-тупое.
Дерек укусил ту суку, защищая Скотта, а Эллисон решила устроить самосуд не разбираясь кто прав, а кто виноват.
И почему-то пошла на ещё слабых бет, которые решили уйти из стаи, услышав вой других волков. То есть уйти от Дерека. То есть через них к нему не подобраться.
Она ебала логику просто.

Ладно-ладно. Я выговорилась.

@темы: О Фендомчиге и прочей живности., Teen Wolf