[Mey-chan]

Название: Гнев.
Фендом: ГП
Автор: Мэй-чан
Рейтинг: Pg-13
Жанр: агнст или даже почти дарк, слегка юстово
Пейринг: evil(mad?)Гарри/Рон
Предупреждение: авторские кинки, ООС, жестокость.
От автора: Где-то на втором обзаце я перестал думать. Ня.

Он всё ещё был зол на Рона. Он так же был зол на Гермиону, Дамболдора, Сириуса… но на Рона Гарри злился особенно сильно. Потому что Рон был для него тем особенным другом, чьи недомолвки и секреты вызывали обиду, иррациональный гнев, сжигающую изнутри ярость. Гарри не мог простить Рона за то, что тот молчал целое лето. За то, что Гарри томился взаперти, сидя в своей маленькой душной комнате на втором этаже дома ненавистных Дурслей. За то, что его чуть не убили дементры. За то, что у него чуть не отобрали палочку. За то, что ему пришлось сесть на стул с цепями в зале суда. Гарри злился на него почти за всё, что случилось с ним за последние пару месяцев. И поэтому появляющиеся недомолвки и секреты вызывали в нём только новый приступ гнева. Хотя мозгом он понимал, что гнев и обиды глупы и неоправданны. Рон ни в чём не виноват. Только вот голос разума постоянно заглушался визгом нервов и криками эмоций.
Сочувствующий или тревожный взгляд Рона Гарри тоже раздражал. "А где ты, чёрт возьми, был, когда мне грозила реальная опасность?" - каждый раз мысленно кричал Гарри и вздыхал, пытаясь успокоиться и успокоить друга. Несмотря на все свои попытки не кричать, не выдавать себя, он всё равно срывался слишком часто, порой совершенно без повода.
Рон смотрел на него, как побитая собака, и это тоже раздражало. Словно он, а не Гарри, просидел всё лето у Дурслей, ожидая плохих новостей. Словно это он прятался под окнами, чтобы послушать новости, а в них говорилось о попугаях, катающихся на водных лыжах. Рон всегда выглядел виноватым и, казалось, ожидал от Гарри удара. Обычный Гарри непременно встрепенулся бы, попытался поговорить с другом, успокоить, и потом они бы вместе посмеялись над ним. Только вот тишина изменила Гарри. Он не хотел никого успокаивать. Он просто хотел ударить. Больно. Так, чтобы из разбитого веснушечного носа пошла кровь, стекая по потрескавшимся, искусанным губам, по острому подбородку.
Порой Гарри слишком ярко представлял это. Настолько ярко, что приходилось легонько ударять себя по щеке, чтобы прийти в себя. Порой и это не помогало. Рон улыбался и опускал взгляд к полу, боялся смотреть Гарри в глаза. И Гарри понимал его. Он мог представить, что в такие моменты выражал его взгляд. Он бы тоже не решился смотреть в такие глаза. Впрочем, это был только голос разума, а он у Гарри последнее время был тихий и словно охрипший – словно слишком долго кричал. Внутри творился такой бардак, что окажись там тётя Петунья, она бы точно упала в обморок. Впрочем, и любой другой слабонервный человек последовал бы за ней. Слишком много гнева. Слишком много ярости. Слишком много желания.
Однажды Рон не выдержал и сам попросил. Он не поднимал головы, уставившись в пол, и говорил не совсем разборчиво, но Гарри всё равно всё прекрасно понял. Они были одни в комнате, и Рон попросил сказать ему всё, что беспокоит Гарри. Рон сказал, что Гарри его друг и он не может больше видеть, как тот его ненавидит. Гарри хотел сказать, что он не ненавидит его, что Рон всё неправильно понял, но слова застряли в горле и с глухим рычанием вырвались совсем другие. Гарри не говорил, не кричал, он рычал, словно забыв, что он человек. Рон слушал его с расширившимися от удивления, или страха, глазами и впервые за долгое время смотрел ему в лицо, в глаза. Гарри замолчал спустя пару минут и хотел улыбнуться, извиниться и попросить забыть, потому что Рон ни в чём не виноват, а Гарри просто нужно было высказаться. Вместо этого он замахнулся и ударил раскрытой ладонью по побледневшей щеке друга. Рон тут же ухватился за неё, объятую жаром, и Гарри заметил в уголках его глаз слёзы. Гарри хотел прижать его к себе, погладить в голове и бесконечно извиняться. Вместо этого он ухватил его за ворот мантии, отчего та затрещала, и притянул к себе, не целуя, а скорее кусая и без того искусанные губы. Рон подавился воздухом и закашлялся, но Гарри не отпустил его, только дал отдышаться и снова припал к губам. Почувствовав во рту привкус крови, он ослабил хватку и сделал шаг назад. Рона слегка потряхивало, из ранок на губах стекали капли тёмной крови, и весь вид его был такой потерянный и растерянный, что Гарри почувствовал себя настоящей свиньёй. Даже хуже. Намного хуже. За дверью послышались шаги, и Рон быстро развернулся, забрался себе на кровать прямо в одежде, и закрыл полог, напоследок кинув странный, испуганный взгляд на Гарри.
Гарри слегка полегчало. Гнев ушёл почти весь, и теперь даже голос разума был отчётливо слышен. Гарри обязательно извинится перед Роном. Не раз извинится. И, кажется, ещё долго будет извиняться, потому что гнев ушёл, освободив дорогу другому чувству. Желанию.