[Mey-chan]

Наигралась в ДА, насмотрелась на храмовников, послушников и картинка сама явилось в воображение. И в общем-то здесь выражено моё отношения к религии, наверное.

Под ногами только льдистые горные тропы. В голове - Песнь Света, пьянящая, кружащая голову, обещающая покой и счастье.

Под ногами только льдистые горные тропы. В голове - Песнь Света, пьянящая, кружащая голову, обещающая покой и счастье. В руках - палка, ещё не трухлявая, но уже почерневшая, местами потрескавшаяся, ненадёжная. Лёгкие одеяния продуваются насквозь ледяным ветром, белая кожа краснеет от холодных ожогов, прикосновений вечной мерзлоты. Он оступается постоянно, скатывается по сколькой тропинке вниз, цепляется палкой, задубеневшими пальцами, сдирает их в кровь, оставляя на прозрачных ледяных кристаллах кровавые следы. Обрыв, а пропасть под ним невероятно тёмная, бездонная. Где-то там, на дне, чернеют острые пики сосен.
Неторопливо вступает в свои владения ночь. Холодает ещё сильнее. Ветер приносит далёкий вой. Послушник простукивает себе дорогу вперёд, не видя ничего дальше расстояния протянутой руки, слыша только заунывную песнь лесных братьев, треск льдистой корки под ногами и песнь Света в голове. Она пьянит, с ней не страшно, с ней не холодно. На вершине его ожидает ответ на вопрос, мучавший миллионы людей, десятки поколений. Он не первый, кто решился подняться сюда - он видел желтоватые кости, закованные во льды.
Это проверка веры. Неверующий не дойдёт, но с верой ему не страшен холод, пока его воля не сломлена, пока Песнь Света звучит в его голове, он будет идти.
Заледеневшие мочки ушей его покрылись инеем, а на лице, на шее, на теле его повсюду морозные поцелуи – белоснежные или ещё только красные. Ветер поёт ему колыбельную, предлагает лечь на мягкий белоснежный снег, покрывающий льдистую тропу в некоторых местах.
Палка примёрзла к ладони. Дышать стало сложнее, он хрипит, кашляет, за ним тянется дорожка из красных капель. Поднявшаяся с утра вьюга набивает в рот, нос и глаза снег. До вершины осталось совсем немного.
У самой вершины послушник присаживается на заледеневший камень. С такой высоты, кажется, видно весь мир. Далеко на горизонте, возвышаясь над всем, как недостроенная лестница в небо, чернеет Башня Света. Её вершина, Золотой Орёл, кажется, на одном уровне с вершиной Священной горы. Никто не знает, кем была построена эта башня, говорили, будто сам Всевышний сделал это. Послушник чувствует, как Золотой Орёл взирает на него, жжёт его кожу и глаза своим пламенным взором.
Песнь Света, смешиваясь с песнью ветра, звучит в его голове как колыбельная. Он смотрит ввысь. Небо здесь, у вершины, совсем светлое, почти прозрачное. Голубое и чистое, как спокойное озеро. У такого, неглубокого кристально-чистого озера, он жил. Васта. Вечно спокойное, холодное. Низенький двухэтажный домик послушника стоял в десятке метров от берега Васты, и послушник, ещё ребёнком, плескался там вместе с другими деревенскими мальчишками. Он тогда ещё не слышал Песнь Света. Он тогда не знал о Всевышнем. Он верил совсем в других Богов. В богиню озера Васту, в бога леса Оста, в богиню плодородия Ирис. Глупый был.
Послушник засыпает. Засыпает, не закрывая глаз, не опуская головы. Он продолжает смотреть ввысь. В холодное небо.
На вершине, посреди глубокого, мягкого снега, воткнут меч с драконом на рукоятке. Его воткнул туда один принц, ещё в детстве. Никто не верил, что он сможет подняться на эту гору, а он поднялся и воткнул туда фамильный меч, как флаг.
На вершине, кроме меча, воткнутого мальчишкой множество веков назад, когда гора ещё не была такой высокой, а Холод не пришёл на эти земли, ничего нет. Нет ответов на вопросы, нет надежды, обещанной церковью.
Ветер укрывает спящего снежным одеялом. Где-то далеко, за тысячу миль отсюда, волнуется всегда спокойная Васта.