Я самозванец! Я всего лишь бедный, ленивый, сексуальный самозванец©
Всё с cerebral-kink
Т2-31 Ориджинал. Гениальный скрипач-наркоман. Играть конкурс под кайфом, получить гран-при.
Его иногда спрашивали, как у него получается писать такую музыку. Его иногда спрашивали, как у него получается писать такую музыку. Такую живую, осязаемую, чувственную. Некоторые даже говорили, будто видят ту музыку, которую он играет на своём чудо-иструменте, словно бы из-под его смычка вылетают образы и картинки, а не звуки.
Музыкант, скромный юноша в истоптанных ботинках и протёртых тёмных джинсах, смущённо молчал, глядя в пол, пряча серые, глубокие глаза под пушистыми ресницами. Он смущённо сжимал смычок в своих длинных музыкальных пальцах и не мог признаться, что и сам эту музыку видит. В самом деле видит.
Когда его пригласили на конкурс молодых талантов, где победителя отправляли заграницу, он на несколько дней пропал из поля зрения родных и знакомых. Те, впрочем, не волновались, логично рассуждая, что юноша – музыкальный гений – усиленно готовился к конкурсу. И лишь избранные знали истинную причину ухода музыканта в себя.
Когда он вошёл в зал, там уже собралось огромное количество людей, словно весь город собрался посмотреть на них. Люди крепко держались за свои места, люди приносили стулья откуда-то, стояли в проходе. Словно в маленький, серый городок на окраине России приехали не гости из Европы, желающие забрать самого талантливого музыканта с собой, а сам президент. Люди, далёкие от искусства и музыки в частности, тоже пришли послушать и посмотреть.
Юноша вздохнул и прошёл за кулисы.
Среди десятка юношей и девушек, разминающих пальцы и настраивающих инструменты, он тоже чувствовал себя неуютно. Это не было его местом. Он не мог чувствовать себя хорошо в небольшом помещении, душном, пропахшем насквозь разнообразными духами и прочими резкими запахами. Он был создан для другого.
Найдя тёмный уголок, он забился туда, достал из кармана маленький коробок, раскрыл его и осторожно вдохнул белую пыль.
Объявили его имя и фамилию, представили как главный талант этого городка, вызвали на сцену.
Лёгкой походкой он выпорхнул на сцену, аккуратно придерживая свою любовницу, свою скрипку.
Зал замолчал, все заворожённо смотрели на него, ожидая, когда он начнёт играть свою чудесную музыку.
Он прислонил смычок к изогнутому телу скрипки, и музыка искрами полилась, рождаемая их союзом.
Это было его местом. Это было его стихией. Здесь, на сцене он ощущал себя тем, кем и должен быть. Он только мельком замечал жадные, восторженные взгляды, направленные на него, пожирающие его, ловящие каждый звук, что издавала его скрипка.
Его спрашивали, как он пишет такую музыку. Он не мог ответить, что видел её. Видел её изгибы, знал, куда направить новую волну, чтобы образ получился нужным, правильным, вызывающим щемящее чувство в груди или дикую радость. Словно демон, он играл на человеческих душах. Он видел в руках своих прекрасную богиню музыки, которая пела для него образами, картинами. Он видел волны, бушующую стихию и тишину, наступившую после. Он видел мальчика-музыканта со скрипкой, стоящего на скале, и видел девочку, что была влюблена в море. И все эти образы, все эти чувства, всё это пела его богиня. Он касался её обнажённого тела пером, словно писал на ней историю, словно был писателем и слова эти превращались в песню, а потом и в звуки, что доносились до слушателей.
Так он делал свою музыку.
Зал бушевал. Кричал, шумел, хлопал в ладоши. Хлопали и иностранные судьи, они тоже встали и смотрели на него завороженно. Ни у кого не возникало сомнений, кто победит.
Но после, когда в руках его была грамота, а в мыслях он был в прекрасной и жаркой Италии, к нему пришло осознание своей никчёмности. Ведь не он играл эту великолепную музыку. Другой, тот, что скрывался где-то глубоко в его голове, делал это. Это было нечестно по отношению к нему и к другим молодым талантам, чью мечту он сегодня разбил.
В чехле его глухо звякнула скрипка. Потом порошок легко прокатился по венам, и снова его богиня. Его Венера. Обнажённая, зовущая за собой, снова она пела о мальчишке-скрипаче и девочке, влюблённой в море, душа чувство вины в своём сладком голосе.
Т2-02 Ориджинал. Ребенок 11-12 лет с отличным слухом с некоторых пор слышит незнакомые звуки в доме. Кто/что их издает - на усмотрение автора. Кинк: страх и любопытство.
Вот уже год прошло с его десятого дня рождения. Вот уже год он ночами с головой укрывается одеялом и беззвучно молится. Вот уже год он слышит их. Вот уже год прошло с его десятого дня рождения. Вот уже год он ночами с головой укрывается одеялом и беззвучно молится. Вот уже год он слышит их.
Сначала он слышал только шипение. Оно было ещё неясным, неразборчивым, словно шипел испорченный радиоприёмник. Звуки были негромкие, иногда совсем затихающие, иногда переходящие на визг, писк, словно ногтями по стеклу. Мальчик прислушивался к ним, дрожа всем телом, и постепенно определил примерное место, откуда они доносятся. Несмотря на то, что комната его была на втором этаже, а гостиная, в которой каждый вечер сидели его родители, на первом, они не слышали ничего необычного, хотя сам мальчик вечером не мог находиться на первом этаже – голову буквально разрывало от этого ужасного шума. Родители водили его к врачу, ну, а тот, проверив слух мальчика, направил к психиатру. Мальчик пролежал в больнице месяц и ни в одну из ночей он не слышал эти звуки, но стоило ему вернуться домой, как шум усилился, стал более отчётливым.
Он смог различить и другие звуки среди шипения и писка. Это были голоса. Один - низкий, хриплый, почти рычащий. Второй – тонкий, очень высокий, казалось, переходящий в ультразвук. Они разговаривали между собой. Первый, кажется, злился. Второй - плакал. Мальчик не понимал, о чём они говорят из-за шума, но почему-то ему было очень жалко обладателя второго голоса. Однажды, слушая их, мальчик расплакался от жалости и быстро, без сновидений уснул.
Мальчик пару раз спускался в подвал. Днём, правда. Он обшарил его, кажется, весь, но ничего кроме пыльных коробок, оставшихся от прежних владельцев, не нашёл.
Спустя пару месяцев он начал слышать обрывки диалогов и вместо шума стал слышать звуки ударов. Мальчик больше не рассказывал об этом родителям, но начал вести в дневник, в который записывал эти диалоги. Они почти всегда разные, но иногда зацикливались, а иногда повторялись, но в другом порядке. Обычно они больше походили на монологи, когда первый голос обвинял, обзывал, бил, а второй только плакал.
В свой одиннадцатый день рождения мальчик услышал тихое: «Поздравляю». Это был тот второй голос. И голоса не ругались в эту ночь.
После он не слышал их ещё с неделю, а когда снова услышал, диалоги сменились, и второй голос перестал плакать и начал отвечать первому. Потом послышался звук удара, что-то упало, и вслед за ним послышался шум падающих коробок. Мальчик вскочил с постели и побежал в подвал, а по пути встретил встревоженных родителей, которые тоже услышали какой-то шум.
Когда они подошли к двери, ведущей в подвал, у мальчика задрожали колени. Ночью он сюда ещё не приходил, да и поведение обладателей голос было слишком необычным. Отец мальчика, держа наизготовку биту, открыл дверь и, включив свет, начал спускаться. Мальчик не мог ждать его возвращения и потому, проскользнув мимо мамы, он пулей слетел с лестницы, словно если бы он замедлился, ноги его не выдержали.
В подвале был странный запах. К обычной сырости и пыли добавилось что-то ещё, какой-то резкий, режущий обоняние запах, который исходил от свалившихся коробок. Когда отец поднял одну из них, он в ужасе откинул её в стену, отскочив назад и чуть не сбив с ног сына. Дно коробки было в крови и было видно, что все коробки лежат в луже тёмной, густой жидкости. Мальчик закрыл глаза и закричал.
Родители не сразу смогли его успокоить, но через пару часов, лёжа в своей кровати, он прислушивался к шорохам. Но не было ни шипения, ни писка, ни голосов. Ничего не было. Тишина и покой снова вернулись в этот дом, но мальчика это уже не устраивало. Он переживал за обладателя тонкого голоса. Мальчик боялся, что это его кровь была на тех коробках.
Он не слышал о них ещё десять лет. Он никогда не забывал, просто никто ничего не знал, никто ничего не слышал. Но в один из воскресных вечеров, к нему в дом пришла женщина. Её морщинистое лицо было серым, словно она была тяжело больна. Она сказала, что она бывшая владелица этого дома и потому парень впустил её. Они пили чай на кухне, когда она, оглядываясь, спросила:
- Знаете, это может показаться странным, но… кто-нибудь живший или живущий здесь слышал что-нибудь… необычное?
Парень поперхнулся, а когда откашлялся, сказал, что он слышал голоса, и женщина помрачнела. Она рассказала, что жила здесь когда-то со вторым мужем и дочкой от первого брака. Однажды она уехала на работу, а, вернувшись домой, застала дочь и мужа мёртвыми. Девочка лежала под коробками, у неё была разбита голова, и было очень сильное кровотечение, отчего она и умерла. Муж повесился там же. В подвале. Женщина ушла, и больше парень никогда не видел её.
Потом парень завёл семью и, когда его сыну должно было исполниться одиннадцать, рассказал, как его однажды поздравил призрак, на что мальчик шёпотом ответил:
- Она каждую ночь плачет, папа.
Т2-07 Ориджинал. Паладин, потерявший веру в Бога, когда на его глазах убили всех друзей. Сатана обещает оживить их, если паладин перейдёт на его сторону. Тот соглашается, но его обманывают, возвращая друзей в виде зомби. Самоубийство как расплата за грехи.
Свежий ночной воздух не приносит облегченияСвежий ночной воздух не приносит облегчения. Сердце горит, стучит безумно, рвёт тонкие трубки, каналы, связывающие его с телом. Внутри всё горит, а кожа, в том месте, где ещё утром покоился крестик, холодная, как камень. Кожа уже застыла, а сердце ещё сопротивляется, бьётся безумно, пытается жить.
Бессмысленно.
Маттео закрывает глаза. Подушечки больших пальцев мнут, массируют виски, но головная боль не проходит. В голове что-то шумит, кричит, шипит.
Рушатся здания, кричат люди - его близкие, его друзья - и шипит пламя.
Маттео сжимает кулаки. Двадцать пять лет он посвятил Богу. В пять лет он впервые познакомился с ним, а в шесть уже стирал колени, часами молясь за спасение душ – своей и своих родных. В шестнадцать он уже вёл армию против неверных, в двадцать – дал обет безбрачия. Двадцать лет его меч нёс людям веру и надежду. Двадцать лет его меч спасал заблудшие души.
Каким он был идиотом.
Он уезжал на север, нести веру ещё плохо обжитым землям, а в его собственные земли вторглись варвары. Они грабили, убивали и сжигали дома и церкви. Словно сама смерть прошлась по городу, укрывая его своим тёмным балахоном. Чёрный дым ещё поднимался над белыми стенами, когда армия Маттео возвращались на родину. Любимые, близкие…
Он не плачет, потому что пожар в груди высушил его полностью.
Он сидит на каменной скамейке у руин, бывших когда-то его домом. Ветер завывает, проносясь между лабиринтами из обрушившихся зданий. Ветер поёт. И возможно, поэтому паладин не услышал чужих шагов. Рядом с ним, на холодный камень садится едва одетая девушка. Её чёрные волосы волной спускаются по молодой высокой груди, обтянутой красным шёлком, по белому камню к самой земле. Её тёмные, невероятно глубокие глаза, смотрят с какой-то непередаваемой смесью чувств – сочувствие, боль, азарт, веселье…
- Ты дьявол, - говорит Маттео, и девушка низко, хрипло смеётся.
- Он так разочаровал тебя? – она двумя пальцами, за цепочку, удерживает его крестик. – Ты так верил Ему, а сейчас? Не думаешь ли ты, что это тоже Его поверка?
Маттео качает головой. Он верил ему и правда слишком долго и считает, что прошёл уже все необходимые проверки.
- Ну, и правильно, - улыбается девушка. Она не смотрит на мужчину, но смотрит куда-то в небо. – Он довольно эгоистичен, не думаешь? Ты был так верен ему, а он не смог защитить то, что было дорого тебе. Как ужасно и подло, да? Но знаешь, - она бросает на паладина взгляд из-под густых ресниц и резко зашвыривает крестик куда-то в ночь, - я-то ещё могу всё исправить.
Маттео неверяще смотрит на неё, а она улыбается уголками губ. Она – сатана во плоти. Она – всё то, с чем он боролся двадцать пять лет. Она – вся боль и ненависть этого мира. И она предлагает ему исправить ошибку его Бога. Бога, которому он посвятил свою жизнь.
- Зачем тебе это? – спрашивает он, и она хихикает.
- Мои самые верные слуги – бывшие слуги Бога. Я предлагаю тебе выбор, которого не давал тебе твой Бог. Ты можешь сражаться на моей стороне, и я верну к жизни тех, кто был близок тебе. Или ты можешь продолжать сидеть здесь и сокрушаться. В одиночестве.
Слишком сложный выбор, слишком опасные и может повлечь за собой так много бед… Маттео закрывает глаза, и алые губы растягиваются в довольной улыбке.
- Ты сделал верный выбор, - говорит дьявол и гладит Маттео по голове. – Тебе стоит поспать, ты так устал…
И он опускает голову на скамью и почти тут же проваливается в сон. Он не слышит, как опустившись к его лицу, дьявол смеётся.
Ему снится бальный зал в его замке, его снится свет от хрустальных люстр. Вокруг его близкие и родные, рядом с ним стоит мать и лучший друг. Они все в светлых одеждах и радуются чему-то. Музыка играет вальс, когда в зал входит незнакомка. Её чёрные глаза смотрят прямо на него, и она первой протягивает руку, приглашая на танец. Она улыбается ему, показывая ряд белоснежных зубов, пленяя своей необычной красотой. Мир вокруг кружится, блестит, слышен звонкий смех матери… и в один момент всё исчезает. Вместо зала – руины, вместо близких – трупы. Он сжимает тонкую ладонь девушки, ставшую такой холодной, а она смотрит на него всё так же весело, но теперь в том веселье больше злобы, больше яда. Она смеётся, открывая чёрный провал своего рта, и он просыпается.
Рассвет ещё только заискрился где-то на горизонте, но уже светло, и Маттео видит свой город. Город, к которому он привык. Белые стены, каменные дорожки, цветущие кусты… только людей нет. Маттео чувствует прикосновение к своему плечу.
- Они ждут тебя.
Он идёт к главной лестнице у замка и, ещё не дойдя до неё, видит огромную толпу, собравшуюся там. Но, подходя ближе, он отмечает её молчаливость и бледность. Руки и головы людей повисли, словно у тряпичных кукол, вместо здорового румянца – серая кожа и синие губы. Маттео смотрит на них и никого не узнает. Их пустые глаза обращены на него, но в них нет ни капли жизни. Маттео вдыхает утренний воздух, а в нём приторно сладко пахнёт гниющей плотью.
- Это не они… что ты сделал? – Маттео прикрыл рот руками, чтобы не закричать и в ужасе продолжал смотреть на мёртвых горожан.
- Они-они, - смеётся дьявол. – Но мы же не обговаривали условий. Вот их тела – живые. Ты так наивен, мой милый рыцарь. Ты так долго нёс в этот мир свет, а эти люди шли за ним. Они были так чисты и невинны, что твой милосердный Бог, избавил их от предсмертных мук и от Чистилища, сразу забрав к себе. И даже моих сил недостаточно, чтобы вернуть их.
Дьявол так смеётся, что не сразу замечает, как Маттео падает на колени и начинает молиться.
- Он не услышит тебя. Ты – мой. Не забывай об этом.
Маттео молится своему Богу и просит прощения. Он говорит, что был слеп и глуп, что ещё слишком молод, чтобы не поддаваться на уловки дьявола. Он признаётся в своей слабости и говорит об искуплении. Дьявол смотрит на него равнодушно и в один момент исчезает и оживлённые им трупы падают на землю.
Паладин вдыхает свежий утренний воздух и смотрит на поднявшееся над горизонтом солнце. Оно освещает белые улочки, оно проходит сквозь цветные витражи и отражается в мече, что ещё вчера нёс свет. Паладин выдыхает, и безупречно острое лезвие легко проходит сквозь рёбра.
Маттео умирает с улыбкой на губах - это его прощение.
Т2-31 Ориджинал. Гениальный скрипач-наркоман. Играть конкурс под кайфом, получить гран-при.
Его иногда спрашивали, как у него получается писать такую музыку. Его иногда спрашивали, как у него получается писать такую музыку. Такую живую, осязаемую, чувственную. Некоторые даже говорили, будто видят ту музыку, которую он играет на своём чудо-иструменте, словно бы из-под его смычка вылетают образы и картинки, а не звуки.
Музыкант, скромный юноша в истоптанных ботинках и протёртых тёмных джинсах, смущённо молчал, глядя в пол, пряча серые, глубокие глаза под пушистыми ресницами. Он смущённо сжимал смычок в своих длинных музыкальных пальцах и не мог признаться, что и сам эту музыку видит. В самом деле видит.
Когда его пригласили на конкурс молодых талантов, где победителя отправляли заграницу, он на несколько дней пропал из поля зрения родных и знакомых. Те, впрочем, не волновались, логично рассуждая, что юноша – музыкальный гений – усиленно готовился к конкурсу. И лишь избранные знали истинную причину ухода музыканта в себя.
Когда он вошёл в зал, там уже собралось огромное количество людей, словно весь город собрался посмотреть на них. Люди крепко держались за свои места, люди приносили стулья откуда-то, стояли в проходе. Словно в маленький, серый городок на окраине России приехали не гости из Европы, желающие забрать самого талантливого музыканта с собой, а сам президент. Люди, далёкие от искусства и музыки в частности, тоже пришли послушать и посмотреть.
Юноша вздохнул и прошёл за кулисы.
Среди десятка юношей и девушек, разминающих пальцы и настраивающих инструменты, он тоже чувствовал себя неуютно. Это не было его местом. Он не мог чувствовать себя хорошо в небольшом помещении, душном, пропахшем насквозь разнообразными духами и прочими резкими запахами. Он был создан для другого.
Найдя тёмный уголок, он забился туда, достал из кармана маленький коробок, раскрыл его и осторожно вдохнул белую пыль.
Объявили его имя и фамилию, представили как главный талант этого городка, вызвали на сцену.
Лёгкой походкой он выпорхнул на сцену, аккуратно придерживая свою любовницу, свою скрипку.
Зал замолчал, все заворожённо смотрели на него, ожидая, когда он начнёт играть свою чудесную музыку.
Он прислонил смычок к изогнутому телу скрипки, и музыка искрами полилась, рождаемая их союзом.
Это было его местом. Это было его стихией. Здесь, на сцене он ощущал себя тем, кем и должен быть. Он только мельком замечал жадные, восторженные взгляды, направленные на него, пожирающие его, ловящие каждый звук, что издавала его скрипка.
Его спрашивали, как он пишет такую музыку. Он не мог ответить, что видел её. Видел её изгибы, знал, куда направить новую волну, чтобы образ получился нужным, правильным, вызывающим щемящее чувство в груди или дикую радость. Словно демон, он играл на человеческих душах. Он видел в руках своих прекрасную богиню музыки, которая пела для него образами, картинами. Он видел волны, бушующую стихию и тишину, наступившую после. Он видел мальчика-музыканта со скрипкой, стоящего на скале, и видел девочку, что была влюблена в море. И все эти образы, все эти чувства, всё это пела его богиня. Он касался её обнажённого тела пером, словно писал на ней историю, словно был писателем и слова эти превращались в песню, а потом и в звуки, что доносились до слушателей.
Так он делал свою музыку.
Зал бушевал. Кричал, шумел, хлопал в ладоши. Хлопали и иностранные судьи, они тоже встали и смотрели на него завороженно. Ни у кого не возникало сомнений, кто победит.
Но после, когда в руках его была грамота, а в мыслях он был в прекрасной и жаркой Италии, к нему пришло осознание своей никчёмности. Ведь не он играл эту великолепную музыку. Другой, тот, что скрывался где-то глубоко в его голове, делал это. Это было нечестно по отношению к нему и к другим молодым талантам, чью мечту он сегодня разбил.
В чехле его глухо звякнула скрипка. Потом порошок легко прокатился по венам, и снова его богиня. Его Венера. Обнажённая, зовущая за собой, снова она пела о мальчишке-скрипаче и девочке, влюблённой в море, душа чувство вины в своём сладком голосе.
Т2-02 Ориджинал. Ребенок 11-12 лет с отличным слухом с некоторых пор слышит незнакомые звуки в доме. Кто/что их издает - на усмотрение автора. Кинк: страх и любопытство.
Вот уже год прошло с его десятого дня рождения. Вот уже год он ночами с головой укрывается одеялом и беззвучно молится. Вот уже год он слышит их. Вот уже год прошло с его десятого дня рождения. Вот уже год он ночами с головой укрывается одеялом и беззвучно молится. Вот уже год он слышит их.
Сначала он слышал только шипение. Оно было ещё неясным, неразборчивым, словно шипел испорченный радиоприёмник. Звуки были негромкие, иногда совсем затихающие, иногда переходящие на визг, писк, словно ногтями по стеклу. Мальчик прислушивался к ним, дрожа всем телом, и постепенно определил примерное место, откуда они доносятся. Несмотря на то, что комната его была на втором этаже, а гостиная, в которой каждый вечер сидели его родители, на первом, они не слышали ничего необычного, хотя сам мальчик вечером не мог находиться на первом этаже – голову буквально разрывало от этого ужасного шума. Родители водили его к врачу, ну, а тот, проверив слух мальчика, направил к психиатру. Мальчик пролежал в больнице месяц и ни в одну из ночей он не слышал эти звуки, но стоило ему вернуться домой, как шум усилился, стал более отчётливым.
Он смог различить и другие звуки среди шипения и писка. Это были голоса. Один - низкий, хриплый, почти рычащий. Второй – тонкий, очень высокий, казалось, переходящий в ультразвук. Они разговаривали между собой. Первый, кажется, злился. Второй - плакал. Мальчик не понимал, о чём они говорят из-за шума, но почему-то ему было очень жалко обладателя второго голоса. Однажды, слушая их, мальчик расплакался от жалости и быстро, без сновидений уснул.
Мальчик пару раз спускался в подвал. Днём, правда. Он обшарил его, кажется, весь, но ничего кроме пыльных коробок, оставшихся от прежних владельцев, не нашёл.
Спустя пару месяцев он начал слышать обрывки диалогов и вместо шума стал слышать звуки ударов. Мальчик больше не рассказывал об этом родителям, но начал вести в дневник, в который записывал эти диалоги. Они почти всегда разные, но иногда зацикливались, а иногда повторялись, но в другом порядке. Обычно они больше походили на монологи, когда первый голос обвинял, обзывал, бил, а второй только плакал.
В свой одиннадцатый день рождения мальчик услышал тихое: «Поздравляю». Это был тот второй голос. И голоса не ругались в эту ночь.
После он не слышал их ещё с неделю, а когда снова услышал, диалоги сменились, и второй голос перестал плакать и начал отвечать первому. Потом послышался звук удара, что-то упало, и вслед за ним послышался шум падающих коробок. Мальчик вскочил с постели и побежал в подвал, а по пути встретил встревоженных родителей, которые тоже услышали какой-то шум.
Когда они подошли к двери, ведущей в подвал, у мальчика задрожали колени. Ночью он сюда ещё не приходил, да и поведение обладателей голос было слишком необычным. Отец мальчика, держа наизготовку биту, открыл дверь и, включив свет, начал спускаться. Мальчик не мог ждать его возвращения и потому, проскользнув мимо мамы, он пулей слетел с лестницы, словно если бы он замедлился, ноги его не выдержали.
В подвале был странный запах. К обычной сырости и пыли добавилось что-то ещё, какой-то резкий, режущий обоняние запах, который исходил от свалившихся коробок. Когда отец поднял одну из них, он в ужасе откинул её в стену, отскочив назад и чуть не сбив с ног сына. Дно коробки было в крови и было видно, что все коробки лежат в луже тёмной, густой жидкости. Мальчик закрыл глаза и закричал.
Родители не сразу смогли его успокоить, но через пару часов, лёжа в своей кровати, он прислушивался к шорохам. Но не было ни шипения, ни писка, ни голосов. Ничего не было. Тишина и покой снова вернулись в этот дом, но мальчика это уже не устраивало. Он переживал за обладателя тонкого голоса. Мальчик боялся, что это его кровь была на тех коробках.
Он не слышал о них ещё десять лет. Он никогда не забывал, просто никто ничего не знал, никто ничего не слышал. Но в один из воскресных вечеров, к нему в дом пришла женщина. Её морщинистое лицо было серым, словно она была тяжело больна. Она сказала, что она бывшая владелица этого дома и потому парень впустил её. Они пили чай на кухне, когда она, оглядываясь, спросила:
- Знаете, это может показаться странным, но… кто-нибудь живший или живущий здесь слышал что-нибудь… необычное?
Парень поперхнулся, а когда откашлялся, сказал, что он слышал голоса, и женщина помрачнела. Она рассказала, что жила здесь когда-то со вторым мужем и дочкой от первого брака. Однажды она уехала на работу, а, вернувшись домой, застала дочь и мужа мёртвыми. Девочка лежала под коробками, у неё была разбита голова, и было очень сильное кровотечение, отчего она и умерла. Муж повесился там же. В подвале. Женщина ушла, и больше парень никогда не видел её.
Потом парень завёл семью и, когда его сыну должно было исполниться одиннадцать, рассказал, как его однажды поздравил призрак, на что мальчик шёпотом ответил:
- Она каждую ночь плачет, папа.
Т2-07 Ориджинал. Паладин, потерявший веру в Бога, когда на его глазах убили всех друзей. Сатана обещает оживить их, если паладин перейдёт на его сторону. Тот соглашается, но его обманывают, возвращая друзей в виде зомби. Самоубийство как расплата за грехи.Свежий ночной воздух не приносит облегченияСвежий ночной воздух не приносит облегчения. Сердце горит, стучит безумно, рвёт тонкие трубки, каналы, связывающие его с телом. Внутри всё горит, а кожа, в том месте, где ещё утром покоился крестик, холодная, как камень. Кожа уже застыла, а сердце ещё сопротивляется, бьётся безумно, пытается жить.
Бессмысленно.
Маттео закрывает глаза. Подушечки больших пальцев мнут, массируют виски, но головная боль не проходит. В голове что-то шумит, кричит, шипит.
Рушатся здания, кричат люди - его близкие, его друзья - и шипит пламя.
Маттео сжимает кулаки. Двадцать пять лет он посвятил Богу. В пять лет он впервые познакомился с ним, а в шесть уже стирал колени, часами молясь за спасение душ – своей и своих родных. В шестнадцать он уже вёл армию против неверных, в двадцать – дал обет безбрачия. Двадцать лет его меч нёс людям веру и надежду. Двадцать лет его меч спасал заблудшие души.
Каким он был идиотом.
Он уезжал на север, нести веру ещё плохо обжитым землям, а в его собственные земли вторглись варвары. Они грабили, убивали и сжигали дома и церкви. Словно сама смерть прошлась по городу, укрывая его своим тёмным балахоном. Чёрный дым ещё поднимался над белыми стенами, когда армия Маттео возвращались на родину. Любимые, близкие…
Он не плачет, потому что пожар в груди высушил его полностью.
Он сидит на каменной скамейке у руин, бывших когда-то его домом. Ветер завывает, проносясь между лабиринтами из обрушившихся зданий. Ветер поёт. И возможно, поэтому паладин не услышал чужих шагов. Рядом с ним, на холодный камень садится едва одетая девушка. Её чёрные волосы волной спускаются по молодой высокой груди, обтянутой красным шёлком, по белому камню к самой земле. Её тёмные, невероятно глубокие глаза, смотрят с какой-то непередаваемой смесью чувств – сочувствие, боль, азарт, веселье…
- Ты дьявол, - говорит Маттео, и девушка низко, хрипло смеётся.
- Он так разочаровал тебя? – она двумя пальцами, за цепочку, удерживает его крестик. – Ты так верил Ему, а сейчас? Не думаешь ли ты, что это тоже Его поверка?
Маттео качает головой. Он верил ему и правда слишком долго и считает, что прошёл уже все необходимые проверки.
- Ну, и правильно, - улыбается девушка. Она не смотрит на мужчину, но смотрит куда-то в небо. – Он довольно эгоистичен, не думаешь? Ты был так верен ему, а он не смог защитить то, что было дорого тебе. Как ужасно и подло, да? Но знаешь, - она бросает на паладина взгляд из-под густых ресниц и резко зашвыривает крестик куда-то в ночь, - я-то ещё могу всё исправить.
Маттео неверяще смотрит на неё, а она улыбается уголками губ. Она – сатана во плоти. Она – всё то, с чем он боролся двадцать пять лет. Она – вся боль и ненависть этого мира. И она предлагает ему исправить ошибку его Бога. Бога, которому он посвятил свою жизнь.
- Зачем тебе это? – спрашивает он, и она хихикает.
- Мои самые верные слуги – бывшие слуги Бога. Я предлагаю тебе выбор, которого не давал тебе твой Бог. Ты можешь сражаться на моей стороне, и я верну к жизни тех, кто был близок тебе. Или ты можешь продолжать сидеть здесь и сокрушаться. В одиночестве.
Слишком сложный выбор, слишком опасные и может повлечь за собой так много бед… Маттео закрывает глаза, и алые губы растягиваются в довольной улыбке.
- Ты сделал верный выбор, - говорит дьявол и гладит Маттео по голове. – Тебе стоит поспать, ты так устал…
И он опускает голову на скамью и почти тут же проваливается в сон. Он не слышит, как опустившись к его лицу, дьявол смеётся.
Ему снится бальный зал в его замке, его снится свет от хрустальных люстр. Вокруг его близкие и родные, рядом с ним стоит мать и лучший друг. Они все в светлых одеждах и радуются чему-то. Музыка играет вальс, когда в зал входит незнакомка. Её чёрные глаза смотрят прямо на него, и она первой протягивает руку, приглашая на танец. Она улыбается ему, показывая ряд белоснежных зубов, пленяя своей необычной красотой. Мир вокруг кружится, блестит, слышен звонкий смех матери… и в один момент всё исчезает. Вместо зала – руины, вместо близких – трупы. Он сжимает тонкую ладонь девушки, ставшую такой холодной, а она смотрит на него всё так же весело, но теперь в том веселье больше злобы, больше яда. Она смеётся, открывая чёрный провал своего рта, и он просыпается.
Рассвет ещё только заискрился где-то на горизонте, но уже светло, и Маттео видит свой город. Город, к которому он привык. Белые стены, каменные дорожки, цветущие кусты… только людей нет. Маттео чувствует прикосновение к своему плечу.
- Они ждут тебя.
Он идёт к главной лестнице у замка и, ещё не дойдя до неё, видит огромную толпу, собравшуюся там. Но, подходя ближе, он отмечает её молчаливость и бледность. Руки и головы людей повисли, словно у тряпичных кукол, вместо здорового румянца – серая кожа и синие губы. Маттео смотрит на них и никого не узнает. Их пустые глаза обращены на него, но в них нет ни капли жизни. Маттео вдыхает утренний воздух, а в нём приторно сладко пахнёт гниющей плотью.
- Это не они… что ты сделал? – Маттео прикрыл рот руками, чтобы не закричать и в ужасе продолжал смотреть на мёртвых горожан.
- Они-они, - смеётся дьявол. – Но мы же не обговаривали условий. Вот их тела – живые. Ты так наивен, мой милый рыцарь. Ты так долго нёс в этот мир свет, а эти люди шли за ним. Они были так чисты и невинны, что твой милосердный Бог, избавил их от предсмертных мук и от Чистилища, сразу забрав к себе. И даже моих сил недостаточно, чтобы вернуть их.
Дьявол так смеётся, что не сразу замечает, как Маттео падает на колени и начинает молиться.
- Он не услышит тебя. Ты – мой. Не забывай об этом.
Маттео молится своему Богу и просит прощения. Он говорит, что был слеп и глуп, что ещё слишком молод, чтобы не поддаваться на уловки дьявола. Он признаётся в своей слабости и говорит об искуплении. Дьявол смотрит на него равнодушно и в один момент исчезает и оживлённые им трупы падают на землю.
Паладин вдыхает свежий утренний воздух и смотрит на поднявшееся над горизонтом солнце. Оно освещает белые улочки, оно проходит сквозь цветные витражи и отражается в мече, что ещё вчера нёс свет. Паладин выдыхает, и безупречно острое лезвие легко проходит сквозь рёбра.
Маттео умирает с улыбкой на губах - это его прощение.
@темы: Орижиналы
-
-
01.01.2012 в 20:57окееей, можешь не открываться х))
-
-
01.01.2012 в 21:37-
-
01.01.2012 в 21:53-
-
01.01.2012 в 21:54-
-
01.01.2012 в 22:28-
-
01.01.2012 в 23:08-
-
01.01.2012 в 23:12-
-
01.01.2012 в 23:13