Я самозванец! Я всего лишь бедный, ленивый, сексуальный самозванец©
Teen Wolf, AU по Дом в котором, Стайлз, Дерек, Айзек, Лидия и остальные. PG
читать дальшеПахнет воском, горячей кожей и секретами. Духи прошедшей ночи.
Шериф лежит, укрывшись с головой, отгородившийся ото всех и спрятавшийся от себя. Он считает про себя, загибает мысленно пальцы, выдыхает на каждый счёт и постоянно сбивается, хотя никто и ничто ему не мешает. Когда он прекращает попытки досчитать хотя бы до десяти, он откидывает одеяло и садится, свесив худые ноги с кровати и вцепившись в её край длинными пальцами. Он смотрит на своих соседей по комнате немного зло, но зло на себя, а не на кого-то вокруг. Задержавшаяся в комнате девчонка, пользуясь тем, что противник отвлёкся, скидывает незаметно с доски слона.
— Я слышу твоё недовольство, даже не глядя на тебя, — говорит она и только потом поднимает взгляд. Её рыжие локоны, уложенные так идеально, что сложно поверить в отсутствие у неё магических сил, легко пружинят, прикрывая белые плечи и грудь.
— Прости, — выдыхает он и утыкается взглядом в колени. Считает родинки. Сбивается на четвертой и чертыхается.
С соседней кровати из подушек высовывается лохматая голова Оборотня. Лохматая от макушки до ключиц. Оборотень трёт глаза не менее лохматой рукой и недовольно смотрит вокруг, остановив взгляд только на Шерифе.
— Ты чего тут? — сонно хрипит он.
— Сижу просто, — передёргивает плечами Шериф, не вдаваясь в подробности. Оборотень ему ближе всех, даже ближе Банши, но в плане понимания настроений туговат.
— Ты так громко сидишь, что разбудил даже этого суслика, — ворчит Ангел и почти нежно треплет Оборотня по голове, тот хмурится, пытаясь понять смысл сказанного, но быстро бросает это занятие и оглядывается в поисках турки.
— Её брал Змеёныш, — подсказывает Ангел и свешивается с кровати, чтобы ткнуть сидящего на полу по-турецки Змея в макушку. Змей в ответ шипит, но протягивает ему турку. Банши от скуки разворачивает доску, играя теперь тремя оставшимися фигурами против четырнадцати. Вернувшийся к игре Змей чешет в затылке, потом недовольно кривится и скидывает с доски вообще все фигуры.
— И слона я не "ел", — шипит он снова, потому что ничего как шипеть ему не остаётся в этой жизни. Банши пожимает плечами и расставляет фигуры на доске снова. Змей без интереса наблюдает за её руками. Он не любит шахматы, но зато любит её.
— Что тебя встревожило на этот раз? — деловито спрашивает Банши и делает ход первой. Оборотень зевает, делая себе кофе, Ангел задумчиво что-то черкает в альбоме и крутит на пальце кудряшку. Одиночка и Бес куда-то пропали.
— Что-то, — Шериф неопределённо взмахивает рукой. — Что-то такое в воздухе витает.
— Пыль, — подсказывает Оборотень и чихает в подтверждение своих слов.
Банши кривится. Она тоже чувствует это шерифовское "что-то", но пока ей не хочется визжать на весь Дом, она не беспокоится. Мало ли чем может быть это "что-то". Оно даже может быть хорошим, а Шериф просто тонкой натурой не любящей совсем никаких перемен и сюрпризов. Он таким, конечно, не был, но в мире вообще всё не очень определённо.
— Просто вчера кто-то вылакал пол бутылки особой смеси из моих запасов, — закатывает глаза Ангел и, достав бутылку из-под кровати, демонстративно булькает зеленоватой жидкостью в ней.
— Это от нервов, — отмахивается Шериф.
— От нервов настойка жёлтая, — неодобрительно качает головой Ангел. Для чего эта болотная настойка он не уточняет. Блуждавший пол ночи по живым коридорам Шериф этого и не просит.
— То-то мне вчера карты какую-то ерунду показывали, — вздыхает Банши. — Я уж думала, что гадать разучилась.
Какую ерунду показывали ей карты, она не рассказывает, а парни не решаются спросить. Гадание для девушек настолько интимное, что результатами они редко делятся и друг с другом, и с теми, кто попросил для них погадать. Оборотень попросил однажды Лучницу погадать ему. С тех пор стороной обходит кошек, чердаки и блондинок. Потому, когда в комнату врывается Белоснежка, он резво запрыгивает обратно в кровать и прячется под одеялом, оставив на свободе только руку с зажатой в ней кружкой.
Шериф забирает кружку и, не обращая внимания на возмущенные вопли, приглушённые одеялом, отпивает из неё кофе. Кривится и вставляет кружку обратно в руку Оборотня. Столько лет тут, а так и не научился варить хоть сколько-то приемлемый кофе. Возможно, специально. Знает же, с кем живёт.
Белоснежка, канонично хрустя красным яблоком, падает на подушки рядом с Банши и только потом здоровается.
— Лиса вернулась, — говорит она радостно, и Оборотень высовывает из своего кокона голову. — Нашла где-то японский меч и зачем-то притащила его сюда. Где будет прятать — непонятно. По-любому же найдут и изымут.
— Ты когда-нибудь видела, чтобы у Лисы кто-то что-то забирал? — закатывает глаза Банши. — Она принесла мне то, что я просила?
— Знать не хочу, зачем тебе это, но да. Оборотню она тоже что-то принесла, — улыбаясь, говорит Белоснежка и как-то зловеще кусает яблоко. Она не знает, что нагадала ему Лучница, но догадывается.
— Почему у нас в комнате постоянно толпятся девушки? — интересуется вернувшийся Бес и стараясь скрыть своё смущение аккуратно пробирается в свой угол.
Шериф улавливает запах чего-то съестного, но скорее всего это лишь фантом, а еду Бес уже скормил бродячим. Котам ли, собакам ли — не важно. Иногда он и людей подкармливает. На этот раз Шерифа он нуждающимся не посчитал, хотя тот не явился на завтрак. Бес ловит на себе его внимательный взгляд и виновато пожимает плечами. Точно ничего нет.
— Если так голоден, можешь доесть моё яблоко, — предлагает Белоснежка, — а его есть не стоит. Отравишься ещё.
— И не собирался, — Шериф благодарно принимает из рук Белоснежки надкусанное яблоко и впивается в его красный бок, — слишком жесткое мясо.
— Согласна, — кивает Белоснежка со знанием дела, и Бес ёжится.
— А казалось бы — только Оборотень должен вести такие разговоры, — покачивает головой Ангел, — а он из вас самый мирный травоядный.
— Эй, я и мясо ем, — обижается Оборотень. — А Бес и правда какой-то жилистый.
Лиса приходит часом позже и обрушивает на кровать Оборотня кипу комиксов.
— В следующий раз — сам за ними иди, — говорит она недовольно, но когда радостный Оборотень побирается к комиксам и начинает жадно листать, не удерживается от улыбки и треплет его по голове.
Потом Лиса краем глаза замечает Шерифа и достаёт из-за пояса короткой юбки небольшой свёрток из серо-желтой от старости ткани. Она кидает его на колени Шерифа, почти не глядя на него.
— Ты точно в следующий раз за таким иди сам, — говорит она и поджимает губы.
Шериф благодарит, сложив перед грудью руки.
— Прости, — говорит он, Лиса в ответ коротко кивает. Всё так же не глядя.
Шериф аккуратно заглядывает под ткань. Чёрная сталь, серебристая вязь — всё, как заказывал.
— Иногда вот смотрю на тебя, бес, и не понимаю, чего ты тут забыл? — Белоснежка подпирает подбородок кулаком.
— Тоже, что и мы, Снежка, — улыбается Шериф, — искал свой дом, а нашёл Дом.
— И почему ты отвечаешь за него? — интересуется Белоснежка, продолжая смотреть на Беса, тот краснеет и бледнеет под её взглядом.
— Вот поэтому. Раньше, — со вздохом говорит Шериф, — сюда психованных не принимали. Раньше тут было больше таких как Ангел или Одиночка.
— Таких, как они? — непонимающе переспрашивает сконфуженный Бес, а Ангел вздыхает, кивая на коляску.
— Сломанных.
Хмурый Волк заходит в комнату, не стучась. Он останавливается в дверях, подперев косяк, и оглядывает собравшихся.
— Кыш, — бросает он, и Белоснежку с Лисой сдувает. Банши на него даже не смотрит. — И вам, ваше высочество, тоже нужно свалить, — обращается он к ней. В ответ получает шипение от Змея и два одинаковых, словно они близнецы, взгляда от Банши и Шерифа. Одинаково взрослых и холодных.
— Вам стоит быть повежливее, — шевелятся губы Банши, а Волку слышится голос Шерифа. Волк ёжится. К такому он никогда не привыкнет и сам не понимает, почему ему так хочется им грубить. Знает же, что потом будет не по себе. Словно в ледяную воду окунули с головой. И всё равно, словно мазохист лезет, нарывается. Хотя вроде бы старше их, воспитатель, стоит быть умнее.
Волк оглядывает собравшихся. Шериф выглядит так, словно не спал неделю.
— Тебе стоит показаться Паукам, — кидает ему Волк.
— Смерти моей хочешь? — вяло отзывается Шериф и прячет странный сверток, лежавший у него на коленях, под подушку. — Да я лучше реально неделю спать не буду, чем туда пойду.
Волк сглатывает. Он ничего не говорил про неделю. Только подумал.
— Не бойтесь, — ангельски улыбается Ангел. — Он не умеет читать мысли. Только лица. К тому же, он и сам знает, что выглядит не очень.
— Вы знаете, что вы стрёмные? — интересуется Волк.
— Вы какой-то неправильный воспитатель, — усмехается Ангел.
— Вы какие-то неправильные подростки, — парирует Волк. — Вам бы, вон, с Оборотня пример брать. Комиксами интересуется, девушками...
— Так вы же наших девушек прогнали, как нам ими интересоваться? — возмущается Шериф.
— Не были бы вы такими стрёмными, не прогнал бы. Вообще не пришёл бы. Только какая-то тварь опять расписала мне стену около комнаты. "Луна — мать одиноких", мать его, — цитирует Волк, а Бес почему-то тут же смотрит на Шерифа.
— Лирично, — говорит тот и зевает.
— По-любому ты опять ночью по коридорам шарахался, — цокает языком Хмурый.
— А чего сразу я-то? — Шериф морщится. — Чуть что, сразу Шериф виноват. Может это, вон, Бес. В тёмном омуте, как говорится, Бесы водятся.
— Это не я, — возмущается Бес, но добивается только странных взглядов от Ангела и Банши. Шериф и Волк смотрят только друг на друга, Оборотень смотрит на комиксы, Змей — на свои ногти.
— Ты бы спал больше, — советует Хмурый.
— Ой, бессонница меня мучает, — причитает Шериф, — холодно и одиноко мне по ночам, не спится совсем.
— И потому ты бродишь ночами по коридору? Ищешь себе тёплого друга?
— Точно! — радостно вскрикивает Шериф, а потом довольно лыбится, — до такого-то я и не додумался. Надо будет так и сделать. А кто сегодня вам на стене написал, и вам ли, я и не знаю. Честное Шерифское.
— Почему я тебе не верю? — щурится Волк.
— А кому вы тут верите? — пожимает плечами Шериф.
— Бесу, он у вас тут, кажется, единственный нормальный.
— Ага, нормальный. Нормальный. Как Алиса в Стране Чудес, — веселится Шериф, на что Волк только цокает и, так и не сказав, зачем вообще приходил (не из-за надписи же), уходит.
"Вечность", — гласит первая же попавшаяся на глаза надпись, Волк передергивает плечами и читает дальше.
"Вечность — слишком долгое слово для того, чего не существует".
Волк пытается понять смысл фразы, но он белым кроликом убегает от него все дальше.
Когда через пять метров стены Волк замечает белые уши, он решает, что для сохранения душевного равновесия в коридоре стоит носить темные-очки и ничего не читать. А лучше и вовсе не смотреть на стены. Иногда фразы или рисунки словно бы сами прыгают в глаза. Как грёбанный белый кролик.
Полвторого ночи Волк просыпается, оторвав голову от стола, и слышит странное постукивание откуда-то из коридора, а когда открывает дверь, обнаруживает сюрприз в лице отрешенно глядящего в стену и сидящего у дверей Шерифа, чьи пальцы и отстукивали на полу незнакомый ритм. Волк поднимает его за руку и втаскивает в комнату. Шериф мутно озирается вокруг. Притворяется, что впервые тут. Хотя Волк находил следы его присутствия как минимум раз пять.
— Где твои большие уши, Хмурый Волк? — спрашивает пьяно Шериф, приблизившись к Волку непозволительно близко и нагло улыбаясь. — Где твои большие зубы?
— Где ты достал алкоголь? — серьёзно спрашивает Волк, складывая руки на груди.
— Там же, куда ты спрятал уши и зубы, — отвечает Шериф и тыкает воспитателя в грудь. — Между прочим, я трезв. По-крайней мере физически.
— Чего?
— Вам не-стоит носить очки, Волк, вы и так ничего не видите, а в них и вовсе ослепните. А сможете ли вы пережить Выпуск будучи слепым?
— Что вы собрались устроить на выпуск? — игнорируя сказанное до этого, живо интересуется Волк.
— Ради разнообразия — чаепитие. С печеньками. Но и чаем можно обжечься и печенькой подавиться — обидно будет так умереть, да?
— Ты здесь главный? — Волк хватает его за грудки и встряхивает. Шериф растягивает губы в улыбке Чешира.
— В Доме главный Дом. Я лишь исполняю его волю.
— У тебя шизофрения? — удивляется Волк, а Шериф смеется.
— Если тебе так будет удобнее.
Волк рычит от бессилия ему в лицо, Шериф притворяется, что напуган. Корчится, открывая рот и округляя глаза. Волк не выдерживает и заезжает ему по лицу. Шериф хихикает. Даже когда оказывается на полу. Хихикает, слизывая с губы кровь.
— Странный ты всё-таки воспитатель.
— Разве я разрешал переходить со мной на "ты"? — приподнимает бровь Волк. На самом деле ему немного жутко. Он с удовольствием вышвырнул бы ненормального Шерифа за дверь и запер бы её на все замки.
— Разве я разрешал себя бить? — копируя его, поднимает бровь Шериф и уже не хихикает, но улыбается так, что рот занимает словно бы всё лицо. Только глаза пугающе серьёзные. — Ты же Волк. Хмурый Волк. Почему ты меня боишься? Разве может тебе что-то сделать подросток, который даже до десяти нормально сосчитать не может?
— Да вы тут все такие... безобидные. Один типа ходить не может, хотя я уверен, что видел его ходячим. Второй типа немой, хотя я знаю, как звучит его голос. Другая припадочная, да только её я припадков не видел. Видел только, как под её взглядом заходятся в припадках другие. А уж твоя... близняшка. Вы оба стрёмные. Бедные, блин, подростки. Да это место создано, чтобы нормальных от вас защищать, а не вас чему-то учить и делать социально приемлемыми.
— Вот как? — Волк вздрагивает от того, насколько холодный у Шерифа тон. Такого он ещё не слышал. — Что же ты тут делаешь, нормальный? А что будет с окружающими после нашего выпуска? Недолго что-то Дом защищает от нас мир. Волк, серьёзно, снимай очки, протри глаза. Хватит уже делить нас и себя на "нормального" и "ненормальных", — Шериф поднимается на ноги и кажется выше Волка. Глаза его кажутся совсем жёлтыми, а голос наращивает громкость и заполняет всё пространство вокруг. — Ты такой же. Ты один из нас. ОДИН. ИЗ. НАС.
Волк просыпается, резко оторвав голову от стола. За окном ещё ночь. На часах полвторого. Шерифа в комнате нет и ничего не говорит о том, что он был тут. Только разбитые костяшки.
читать дальшеПахнет воском, горячей кожей и секретами. Духи прошедшей ночи.
Шериф лежит, укрывшись с головой, отгородившийся ото всех и спрятавшийся от себя. Он считает про себя, загибает мысленно пальцы, выдыхает на каждый счёт и постоянно сбивается, хотя никто и ничто ему не мешает. Когда он прекращает попытки досчитать хотя бы до десяти, он откидывает одеяло и садится, свесив худые ноги с кровати и вцепившись в её край длинными пальцами. Он смотрит на своих соседей по комнате немного зло, но зло на себя, а не на кого-то вокруг. Задержавшаяся в комнате девчонка, пользуясь тем, что противник отвлёкся, скидывает незаметно с доски слона.
— Я слышу твоё недовольство, даже не глядя на тебя, — говорит она и только потом поднимает взгляд. Её рыжие локоны, уложенные так идеально, что сложно поверить в отсутствие у неё магических сил, легко пружинят, прикрывая белые плечи и грудь.
— Прости, — выдыхает он и утыкается взглядом в колени. Считает родинки. Сбивается на четвертой и чертыхается.
С соседней кровати из подушек высовывается лохматая голова Оборотня. Лохматая от макушки до ключиц. Оборотень трёт глаза не менее лохматой рукой и недовольно смотрит вокруг, остановив взгляд только на Шерифе.
— Ты чего тут? — сонно хрипит он.
— Сижу просто, — передёргивает плечами Шериф, не вдаваясь в подробности. Оборотень ему ближе всех, даже ближе Банши, но в плане понимания настроений туговат.
— Ты так громко сидишь, что разбудил даже этого суслика, — ворчит Ангел и почти нежно треплет Оборотня по голове, тот хмурится, пытаясь понять смысл сказанного, но быстро бросает это занятие и оглядывается в поисках турки.
— Её брал Змеёныш, — подсказывает Ангел и свешивается с кровати, чтобы ткнуть сидящего на полу по-турецки Змея в макушку. Змей в ответ шипит, но протягивает ему турку. Банши от скуки разворачивает доску, играя теперь тремя оставшимися фигурами против четырнадцати. Вернувшийся к игре Змей чешет в затылке, потом недовольно кривится и скидывает с доски вообще все фигуры.
— И слона я не "ел", — шипит он снова, потому что ничего как шипеть ему не остаётся в этой жизни. Банши пожимает плечами и расставляет фигуры на доске снова. Змей без интереса наблюдает за её руками. Он не любит шахматы, но зато любит её.
— Что тебя встревожило на этот раз? — деловито спрашивает Банши и делает ход первой. Оборотень зевает, делая себе кофе, Ангел задумчиво что-то черкает в альбоме и крутит на пальце кудряшку. Одиночка и Бес куда-то пропали.
— Что-то, — Шериф неопределённо взмахивает рукой. — Что-то такое в воздухе витает.
— Пыль, — подсказывает Оборотень и чихает в подтверждение своих слов.
Банши кривится. Она тоже чувствует это шерифовское "что-то", но пока ей не хочется визжать на весь Дом, она не беспокоится. Мало ли чем может быть это "что-то". Оно даже может быть хорошим, а Шериф просто тонкой натурой не любящей совсем никаких перемен и сюрпризов. Он таким, конечно, не был, но в мире вообще всё не очень определённо.
— Просто вчера кто-то вылакал пол бутылки особой смеси из моих запасов, — закатывает глаза Ангел и, достав бутылку из-под кровати, демонстративно булькает зеленоватой жидкостью в ней.
— Это от нервов, — отмахивается Шериф.
— От нервов настойка жёлтая, — неодобрительно качает головой Ангел. Для чего эта болотная настойка он не уточняет. Блуждавший пол ночи по живым коридорам Шериф этого и не просит.
— То-то мне вчера карты какую-то ерунду показывали, — вздыхает Банши. — Я уж думала, что гадать разучилась.
Какую ерунду показывали ей карты, она не рассказывает, а парни не решаются спросить. Гадание для девушек настолько интимное, что результатами они редко делятся и друг с другом, и с теми, кто попросил для них погадать. Оборотень попросил однажды Лучницу погадать ему. С тех пор стороной обходит кошек, чердаки и блондинок. Потому, когда в комнату врывается Белоснежка, он резво запрыгивает обратно в кровать и прячется под одеялом, оставив на свободе только руку с зажатой в ней кружкой.
Шериф забирает кружку и, не обращая внимания на возмущенные вопли, приглушённые одеялом, отпивает из неё кофе. Кривится и вставляет кружку обратно в руку Оборотня. Столько лет тут, а так и не научился варить хоть сколько-то приемлемый кофе. Возможно, специально. Знает же, с кем живёт.
Белоснежка, канонично хрустя красным яблоком, падает на подушки рядом с Банши и только потом здоровается.
— Лиса вернулась, — говорит она радостно, и Оборотень высовывает из своего кокона голову. — Нашла где-то японский меч и зачем-то притащила его сюда. Где будет прятать — непонятно. По-любому же найдут и изымут.
— Ты когда-нибудь видела, чтобы у Лисы кто-то что-то забирал? — закатывает глаза Банши. — Она принесла мне то, что я просила?
— Знать не хочу, зачем тебе это, но да. Оборотню она тоже что-то принесла, — улыбаясь, говорит Белоснежка и как-то зловеще кусает яблоко. Она не знает, что нагадала ему Лучница, но догадывается.
— Почему у нас в комнате постоянно толпятся девушки? — интересуется вернувшийся Бес и стараясь скрыть своё смущение аккуратно пробирается в свой угол.
Шериф улавливает запах чего-то съестного, но скорее всего это лишь фантом, а еду Бес уже скормил бродячим. Котам ли, собакам ли — не важно. Иногда он и людей подкармливает. На этот раз Шерифа он нуждающимся не посчитал, хотя тот не явился на завтрак. Бес ловит на себе его внимательный взгляд и виновато пожимает плечами. Точно ничего нет.
— Если так голоден, можешь доесть моё яблоко, — предлагает Белоснежка, — а его есть не стоит. Отравишься ещё.
— И не собирался, — Шериф благодарно принимает из рук Белоснежки надкусанное яблоко и впивается в его красный бок, — слишком жесткое мясо.
— Согласна, — кивает Белоснежка со знанием дела, и Бес ёжится.
— А казалось бы — только Оборотень должен вести такие разговоры, — покачивает головой Ангел, — а он из вас самый мирный травоядный.
— Эй, я и мясо ем, — обижается Оборотень. — А Бес и правда какой-то жилистый.
Лиса приходит часом позже и обрушивает на кровать Оборотня кипу комиксов.
— В следующий раз — сам за ними иди, — говорит она недовольно, но когда радостный Оборотень побирается к комиксам и начинает жадно листать, не удерживается от улыбки и треплет его по голове.
Потом Лиса краем глаза замечает Шерифа и достаёт из-за пояса короткой юбки небольшой свёрток из серо-желтой от старости ткани. Она кидает его на колени Шерифа, почти не глядя на него.
— Ты точно в следующий раз за таким иди сам, — говорит она и поджимает губы.
Шериф благодарит, сложив перед грудью руки.
— Прости, — говорит он, Лиса в ответ коротко кивает. Всё так же не глядя.
Шериф аккуратно заглядывает под ткань. Чёрная сталь, серебристая вязь — всё, как заказывал.
— Иногда вот смотрю на тебя, бес, и не понимаю, чего ты тут забыл? — Белоснежка подпирает подбородок кулаком.
— Тоже, что и мы, Снежка, — улыбается Шериф, — искал свой дом, а нашёл Дом.
— И почему ты отвечаешь за него? — интересуется Белоснежка, продолжая смотреть на Беса, тот краснеет и бледнеет под её взглядом.
— Вот поэтому. Раньше, — со вздохом говорит Шериф, — сюда психованных не принимали. Раньше тут было больше таких как Ангел или Одиночка.
— Таких, как они? — непонимающе переспрашивает сконфуженный Бес, а Ангел вздыхает, кивая на коляску.
— Сломанных.
Хмурый Волк заходит в комнату, не стучась. Он останавливается в дверях, подперев косяк, и оглядывает собравшихся.
— Кыш, — бросает он, и Белоснежку с Лисой сдувает. Банши на него даже не смотрит. — И вам, ваше высочество, тоже нужно свалить, — обращается он к ней. В ответ получает шипение от Змея и два одинаковых, словно они близнецы, взгляда от Банши и Шерифа. Одинаково взрослых и холодных.
— Вам стоит быть повежливее, — шевелятся губы Банши, а Волку слышится голос Шерифа. Волк ёжится. К такому он никогда не привыкнет и сам не понимает, почему ему так хочется им грубить. Знает же, что потом будет не по себе. Словно в ледяную воду окунули с головой. И всё равно, словно мазохист лезет, нарывается. Хотя вроде бы старше их, воспитатель, стоит быть умнее.
Волк оглядывает собравшихся. Шериф выглядит так, словно не спал неделю.
— Тебе стоит показаться Паукам, — кидает ему Волк.
— Смерти моей хочешь? — вяло отзывается Шериф и прячет странный сверток, лежавший у него на коленях, под подушку. — Да я лучше реально неделю спать не буду, чем туда пойду.
Волк сглатывает. Он ничего не говорил про неделю. Только подумал.
— Не бойтесь, — ангельски улыбается Ангел. — Он не умеет читать мысли. Только лица. К тому же, он и сам знает, что выглядит не очень.
— Вы знаете, что вы стрёмные? — интересуется Волк.
— Вы какой-то неправильный воспитатель, — усмехается Ангел.
— Вы какие-то неправильные подростки, — парирует Волк. — Вам бы, вон, с Оборотня пример брать. Комиксами интересуется, девушками...
— Так вы же наших девушек прогнали, как нам ими интересоваться? — возмущается Шериф.
— Не были бы вы такими стрёмными, не прогнал бы. Вообще не пришёл бы. Только какая-то тварь опять расписала мне стену около комнаты. "Луна — мать одиноких", мать его, — цитирует Волк, а Бес почему-то тут же смотрит на Шерифа.
— Лирично, — говорит тот и зевает.
— По-любому ты опять ночью по коридорам шарахался, — цокает языком Хмурый.
— А чего сразу я-то? — Шериф морщится. — Чуть что, сразу Шериф виноват. Может это, вон, Бес. В тёмном омуте, как говорится, Бесы водятся.
— Это не я, — возмущается Бес, но добивается только странных взглядов от Ангела и Банши. Шериф и Волк смотрят только друг на друга, Оборотень смотрит на комиксы, Змей — на свои ногти.
— Ты бы спал больше, — советует Хмурый.
— Ой, бессонница меня мучает, — причитает Шериф, — холодно и одиноко мне по ночам, не спится совсем.
— И потому ты бродишь ночами по коридору? Ищешь себе тёплого друга?
— Точно! — радостно вскрикивает Шериф, а потом довольно лыбится, — до такого-то я и не додумался. Надо будет так и сделать. А кто сегодня вам на стене написал, и вам ли, я и не знаю. Честное Шерифское.
— Почему я тебе не верю? — щурится Волк.
— А кому вы тут верите? — пожимает плечами Шериф.
— Бесу, он у вас тут, кажется, единственный нормальный.
— Ага, нормальный. Нормальный. Как Алиса в Стране Чудес, — веселится Шериф, на что Волк только цокает и, так и не сказав, зачем вообще приходил (не из-за надписи же), уходит.
"Вечность", — гласит первая же попавшаяся на глаза надпись, Волк передергивает плечами и читает дальше.
"Вечность — слишком долгое слово для того, чего не существует".
Волк пытается понять смысл фразы, но он белым кроликом убегает от него все дальше.
Когда через пять метров стены Волк замечает белые уши, он решает, что для сохранения душевного равновесия в коридоре стоит носить темные-очки и ничего не читать. А лучше и вовсе не смотреть на стены. Иногда фразы или рисунки словно бы сами прыгают в глаза. Как грёбанный белый кролик.
Полвторого ночи Волк просыпается, оторвав голову от стола, и слышит странное постукивание откуда-то из коридора, а когда открывает дверь, обнаруживает сюрприз в лице отрешенно глядящего в стену и сидящего у дверей Шерифа, чьи пальцы и отстукивали на полу незнакомый ритм. Волк поднимает его за руку и втаскивает в комнату. Шериф мутно озирается вокруг. Притворяется, что впервые тут. Хотя Волк находил следы его присутствия как минимум раз пять.
— Где твои большие уши, Хмурый Волк? — спрашивает пьяно Шериф, приблизившись к Волку непозволительно близко и нагло улыбаясь. — Где твои большие зубы?
— Где ты достал алкоголь? — серьёзно спрашивает Волк, складывая руки на груди.
— Там же, куда ты спрятал уши и зубы, — отвечает Шериф и тыкает воспитателя в грудь. — Между прочим, я трезв. По-крайней мере физически.
— Чего?
— Вам не-стоит носить очки, Волк, вы и так ничего не видите, а в них и вовсе ослепните. А сможете ли вы пережить Выпуск будучи слепым?
— Что вы собрались устроить на выпуск? — игнорируя сказанное до этого, живо интересуется Волк.
— Ради разнообразия — чаепитие. С печеньками. Но и чаем можно обжечься и печенькой подавиться — обидно будет так умереть, да?
— Ты здесь главный? — Волк хватает его за грудки и встряхивает. Шериф растягивает губы в улыбке Чешира.
— В Доме главный Дом. Я лишь исполняю его волю.
— У тебя шизофрения? — удивляется Волк, а Шериф смеется.
— Если тебе так будет удобнее.
Волк рычит от бессилия ему в лицо, Шериф притворяется, что напуган. Корчится, открывая рот и округляя глаза. Волк не выдерживает и заезжает ему по лицу. Шериф хихикает. Даже когда оказывается на полу. Хихикает, слизывая с губы кровь.
— Странный ты всё-таки воспитатель.
— Разве я разрешал переходить со мной на "ты"? — приподнимает бровь Волк. На самом деле ему немного жутко. Он с удовольствием вышвырнул бы ненормального Шерифа за дверь и запер бы её на все замки.
— Разве я разрешал себя бить? — копируя его, поднимает бровь Шериф и уже не хихикает, но улыбается так, что рот занимает словно бы всё лицо. Только глаза пугающе серьёзные. — Ты же Волк. Хмурый Волк. Почему ты меня боишься? Разве может тебе что-то сделать подросток, который даже до десяти нормально сосчитать не может?
— Да вы тут все такие... безобидные. Один типа ходить не может, хотя я уверен, что видел его ходячим. Второй типа немой, хотя я знаю, как звучит его голос. Другая припадочная, да только её я припадков не видел. Видел только, как под её взглядом заходятся в припадках другие. А уж твоя... близняшка. Вы оба стрёмные. Бедные, блин, подростки. Да это место создано, чтобы нормальных от вас защищать, а не вас чему-то учить и делать социально приемлемыми.
— Вот как? — Волк вздрагивает от того, насколько холодный у Шерифа тон. Такого он ещё не слышал. — Что же ты тут делаешь, нормальный? А что будет с окружающими после нашего выпуска? Недолго что-то Дом защищает от нас мир. Волк, серьёзно, снимай очки, протри глаза. Хватит уже делить нас и себя на "нормального" и "ненормальных", — Шериф поднимается на ноги и кажется выше Волка. Глаза его кажутся совсем жёлтыми, а голос наращивает громкость и заполняет всё пространство вокруг. — Ты такой же. Ты один из нас. ОДИН. ИЗ. НАС.
Волк просыпается, резко оторвав голову от стола. За окном ещё ночь. На часах полвторого. Шерифа в комнате нет и ничего не говорит о том, что он был тут. Только разбитые костяшки.
-
-
31.01.2016 в 01:46спасибо.
-
-
31.01.2016 в 09:42