Я самозванец! Я всего лишь бедный, ленивый, сексуальный самозванец©
Неожиданно сильно упоролась за Ученика, под катом спойлерный текст и спойлерный же фанарт.
Ученик, Вениамин/Гриша, психические расстройства, всё плохо, Pg-13
читать дальшеПолоска света высвечивает плывущие в воздухе пылинки. В комнате давно поселился запах затхлости, несмотря на практически полностью отсутствующую мебель, сделав воздух непригодным для дыхания, но Вениамин отказывается проветривать её. Он сидит на матрасе и смотрит на голую стену напротив. В голове невероятно пусто, словно что-то, что жило там ¬— умерло. Словно тогда он убил сразу двух людей.
Или он был мертв раньше?
Пальцы сжимают истертый переплет его карманной Библии. Иногда ему кажется, что она горячая, почти раскаленная и обжигает пальцы. Иногда ему кажется, что весь мир застыл во льду. Холодные люди, холодные взгляды.
Горячие губы Гриши.
В голове порой мелькают образы. Отголоски прошлых фантазий и желаний. Девичьи тела, обнажённые до тонких полосок ткани на сосках и лобках, мокрые от пота напряжённые мышцы на спинах полуобнажённых парней, длинные пушистые волосы спускающиеся в ложбинку между грудей, сухие губы, сжимающие сигареты.
Алая густая кровь на мягких пшеничных волосах.
Иногда ему мерещится засохшая кровь на пальцах и тогда он в попытках смыть её, сдирает с рук слой кожи железной мочалкой для посуды. Мама плачет, перебинтовывая ему руки, а он просто гладит её, оставляя на волосах кровавые следы. Её волосы не такие мягкие и пахнут рыбой и улицей. И кровью. Он вдыхает этот запах и по щекам катятся непрошеные слезы. Однажды он узнал как пахнет солнце.
А позже навсегда лишил себя его.
На голых стенах порой чудится всякое. То игра света и тени рождает причудливые узоры, то игра разума с безумием порождает чудовищ. Однажды в полоске лунного белого света ему почудились тощие ноги разной длины. Он не смог поднять взгляд выше, только смотрел как эти ноги с острыми коленками, прихрамывая, ходят от начала до конца лунной полосы, словно пленённые ею. Вениамин зажмурился и когда открыл глаза снова — образ рассыпался на миллиарды пыльных мушек.
В следующую ночь он не открывает глаз, но слышит скрип половиц.
Он знал о чувствах Гриши, чувствовал, как чувствуют солнечные лучи на своей коже, но признавать их головой не хотел. Воображал себя Иисусом с учениками. Учеником. Думал, что несет ему свет и излечение, а в итоге принес только холод и тьму. Не того человека Гриша выбрал для того, чтобы любить. Не то время Гриша выбрал, чтобы его любить. Может, если бы он появился чуть раньше... Может ему бы удалось согреть серую и пустую душу Вениамина. Наполнить чем-то светлым. Тогда бы тот если и обратился к Библии, то только к той её части, где говорят "возлюби ближнего своего".
И узнал бы, что возлечь с мужчиной, не так страшно, как того убить.
Он сидит и смотрит в стену, сжимая свою карманную библию. Он игнорирует прислонённый к стене в углу комнаты крест и сидящего на нем, освещенного солнечным светом Гришу. И тонкие, словно светящиеся изнутри ноги, и мягкие пшеничные волосы, испачканные кровью и глаза, смотрящие с нежностью. Особенно их. В тонкие запястья и лодыжку правой, той, что короче, ноги вбиты гвозди и кровь стекает на пол, образуя под крестом настоящее озеро. Гриша улыбается одними уголками губ и весь его внешний вид шепчет Вениамину об ангелах и мщении.
— Ты же за мной пришёл, так забирай, — говорит, наконец, Вениамин.
Гриша лишь слегка качает головой.
— Ты с кем там разговариваешь? — звучит сонный голос матери из-за двери. Она взволнованно топчется на месте и слегка скребет деревянное полотно, не давая сыну забыть о себе.
— С ангелом, что за мной пришёл, — честно отвечает Вениамин.
— Веник, ты чего? — испуганно шепчет его мама, и ручка двери начинает дёргаться под её напором.
— Гриша за мной пришёл. Простил меня отец, видно, да к себе зовёт.
— О чём ты, Веня? — дверь ходит ходуном от мощных материнских рывков, но держится.
— Это же я Гришу освободил. И от тела его больного, и от разума. Он ведь, грешник, хотел меня за собой вниз утащить. А теперь он — ангел. И пришёл меня от грешных мыслей спасать. Я ж знаешь, мама, всё никак его тепло и голос, и волосы мягкие, и губы влажные из головы выкинуть не могу. А это грех. Грех.
— Веня... — хрипит мать из-за двери и позволяет истерике захватить себя. Плачет и плачет, пока на пороге открытой двери не появляется Вениамин.
— Ты не плачь, мам, я ж тебя там ждать буду. Ты только не греши.
— Да какой тебе рай, Веня, какие ангелы... — мотает головой мать, а потом кидается сыну на шею и сбивчиво шепчет. — Ох, прости меня, Веня, за всё прости. И за отца, урода, прости, и за работу мою вечную прости, что не замечала тебя... не услышала зов о помощи.
Она толкает его обратно в комнату и закрывает дверь. Вениамин слышит её торопливые шаги, а потом и: "Алло, скорая?" Дальше не слушает, возвращается на свой матрас. Гриша уже спустился с креста и ждет его там, присев на самый краешек. И когда Вениамин садится рядом, Гриша обнимает его как раньше, и в душе что-то тлеет, а потом вдруг разгорается в пожар. И все горит — все обиды, всё одиночество, все совершенные ошибки. И Гриша горит тоже. Вениамин кричит, раздирает матрасную ткань в клочья, расцарапывает лицо. Вскоре трое крепких мужчин спелёнывают его как ребенка и тащат окровавленного и безумного к выходу, а Гриша нежно улыбается ему со своего креста.
Так кто же оказался Иудой?
+ версия без крови
Ученик, Вениамин/Гриша, психические расстройства, всё плохо, Pg-13
читать дальшеПолоска света высвечивает плывущие в воздухе пылинки. В комнате давно поселился запах затхлости, несмотря на практически полностью отсутствующую мебель, сделав воздух непригодным для дыхания, но Вениамин отказывается проветривать её. Он сидит на матрасе и смотрит на голую стену напротив. В голове невероятно пусто, словно что-то, что жило там ¬— умерло. Словно тогда он убил сразу двух людей.
Или он был мертв раньше?
Пальцы сжимают истертый переплет его карманной Библии. Иногда ему кажется, что она горячая, почти раскаленная и обжигает пальцы. Иногда ему кажется, что весь мир застыл во льду. Холодные люди, холодные взгляды.
Горячие губы Гриши.
В голове порой мелькают образы. Отголоски прошлых фантазий и желаний. Девичьи тела, обнажённые до тонких полосок ткани на сосках и лобках, мокрые от пота напряжённые мышцы на спинах полуобнажённых парней, длинные пушистые волосы спускающиеся в ложбинку между грудей, сухие губы, сжимающие сигареты.
Алая густая кровь на мягких пшеничных волосах.
Иногда ему мерещится засохшая кровь на пальцах и тогда он в попытках смыть её, сдирает с рук слой кожи железной мочалкой для посуды. Мама плачет, перебинтовывая ему руки, а он просто гладит её, оставляя на волосах кровавые следы. Её волосы не такие мягкие и пахнут рыбой и улицей. И кровью. Он вдыхает этот запах и по щекам катятся непрошеные слезы. Однажды он узнал как пахнет солнце.
А позже навсегда лишил себя его.
На голых стенах порой чудится всякое. То игра света и тени рождает причудливые узоры, то игра разума с безумием порождает чудовищ. Однажды в полоске лунного белого света ему почудились тощие ноги разной длины. Он не смог поднять взгляд выше, только смотрел как эти ноги с острыми коленками, прихрамывая, ходят от начала до конца лунной полосы, словно пленённые ею. Вениамин зажмурился и когда открыл глаза снова — образ рассыпался на миллиарды пыльных мушек.
В следующую ночь он не открывает глаз, но слышит скрип половиц.
Он знал о чувствах Гриши, чувствовал, как чувствуют солнечные лучи на своей коже, но признавать их головой не хотел. Воображал себя Иисусом с учениками. Учеником. Думал, что несет ему свет и излечение, а в итоге принес только холод и тьму. Не того человека Гриша выбрал для того, чтобы любить. Не то время Гриша выбрал, чтобы его любить. Может, если бы он появился чуть раньше... Может ему бы удалось согреть серую и пустую душу Вениамина. Наполнить чем-то светлым. Тогда бы тот если и обратился к Библии, то только к той её части, где говорят "возлюби ближнего своего".
И узнал бы, что возлечь с мужчиной, не так страшно, как того убить.
Он сидит и смотрит в стену, сжимая свою карманную библию. Он игнорирует прислонённый к стене в углу комнаты крест и сидящего на нем, освещенного солнечным светом Гришу. И тонкие, словно светящиеся изнутри ноги, и мягкие пшеничные волосы, испачканные кровью и глаза, смотрящие с нежностью. Особенно их. В тонкие запястья и лодыжку правой, той, что короче, ноги вбиты гвозди и кровь стекает на пол, образуя под крестом настоящее озеро. Гриша улыбается одними уголками губ и весь его внешний вид шепчет Вениамину об ангелах и мщении.
— Ты же за мной пришёл, так забирай, — говорит, наконец, Вениамин.
Гриша лишь слегка качает головой.
— Ты с кем там разговариваешь? — звучит сонный голос матери из-за двери. Она взволнованно топчется на месте и слегка скребет деревянное полотно, не давая сыну забыть о себе.
— С ангелом, что за мной пришёл, — честно отвечает Вениамин.
— Веник, ты чего? — испуганно шепчет его мама, и ручка двери начинает дёргаться под её напором.
— Гриша за мной пришёл. Простил меня отец, видно, да к себе зовёт.
— О чём ты, Веня? — дверь ходит ходуном от мощных материнских рывков, но держится.
— Это же я Гришу освободил. И от тела его больного, и от разума. Он ведь, грешник, хотел меня за собой вниз утащить. А теперь он — ангел. И пришёл меня от грешных мыслей спасать. Я ж знаешь, мама, всё никак его тепло и голос, и волосы мягкие, и губы влажные из головы выкинуть не могу. А это грех. Грех.
— Веня... — хрипит мать из-за двери и позволяет истерике захватить себя. Плачет и плачет, пока на пороге открытой двери не появляется Вениамин.
— Ты не плачь, мам, я ж тебя там ждать буду. Ты только не греши.
— Да какой тебе рай, Веня, какие ангелы... — мотает головой мать, а потом кидается сыну на шею и сбивчиво шепчет. — Ох, прости меня, Веня, за всё прости. И за отца, урода, прости, и за работу мою вечную прости, что не замечала тебя... не услышала зов о помощи.
Она толкает его обратно в комнату и закрывает дверь. Вениамин слышит её торопливые шаги, а потом и: "Алло, скорая?" Дальше не слушает, возвращается на свой матрас. Гриша уже спустился с креста и ждет его там, присев на самый краешек. И когда Вениамин садится рядом, Гриша обнимает его как раньше, и в душе что-то тлеет, а потом вдруг разгорается в пожар. И все горит — все обиды, всё одиночество, все совершенные ошибки. И Гриша горит тоже. Вениамин кричит, раздирает матрасную ткань в клочья, расцарапывает лицо. Вскоре трое крепких мужчин спелёнывают его как ребенка и тащат окровавленного и безумного к выходу, а Гриша нежно улыбается ему со своего креста.
Так кто же оказался Иудой?
+ версия без крови@темы: Порисовашки, Фанфики